Да, надо ехать. Это невозможно, этого не могло произойти. Что-то тут не так. Надо поехать и убедиться – не так. Димка не может умереть. Они даже не поговорили как следует.
Виктор достал из сейфа положенный ему по службе пистолет, спустился вниз, в подземный гараж.
– Туда, там машина, – сказал кто-то.
Виктор увидел машину вроде джипа, в камуфляжной пятнистой раскраске, решил, что на ней, но поправили:
– Нет, вот эта.
Плавно подкатил серебристый лимузин «хаммер» с непроницаемыми окнами, со свадебными кольцами на крыше и розовыми лентами на тупорылом капоте. Маскировка, понял Виктор. Поедет, как жених. Жених смерти. Только почему-то не он на смерти женился, а сын. Это неправильно. В таких браках первыми венчаются не молодые, а старики. Все не так, все неправильно в этом времени и в этих местах.
Виктор ехал, не глядя по сторонам. Он предчувствовал, что в нем зреет какой-то взрыв, только не понимал, как этот взрыв проявится.
Он слышал, как шофер сигналил и кричал:
– Имейте совесть, жених к невесте опаздывает! Пропустите, мужики! Девушка, в стороночку машинку, сами понимаете, важное дело! И с вами может случиться!
Все-таки умные люди у них работают. Машину с мигалкой не пропустили бы (да еще и забросали бы сегодня камнями), скорую не пропустили бы (может, там ничего срочного, а просто лекарям хочется быстро проехать?), пожарную не пропустили бы (чему суждено, то и так сгорит, а чему выстоять, то и так уцелеет), но к свадебным кортежам население поголовно относится с умилением. Бог знает почему – кто-то вспоминает себя, кто-то из очень молодых предвкушает брачное будущее, кто-то вспоминает странное по нынешней жизни слово «таинство» и невольно сторонится… В общем, машина с Виктором Мосиным медленно, но двигалась.
В это же время Саня Селиванов созвонился с Машей и нашел ее.
В это же время Майя и Денис вышли на «Шаболовской» и стали двигаться для соединения с Машей и Саней, а те направились к ним, поминутно созваниваясь.
В это же время колонна, где была Тамара Сергеевна, и процессия с гробом Геннадия Юркина двигались медленно, но неуклонно, имея в авангарде группу Кабурова, который смело смотрел вперед; справа шла Гжела, одолеваемая почему-то видениями: вот Кабурова ранят в голову, Гжела перевязыват его белым бинтом, кровавое пятно проступает… Слева шагал Витя Мухин, прихрамывая, потому что натер ногу (отвык ходить, проводя дни и ночи за компьютером), за ними шел политолог Холмский, заранее воображая, как он будет стоять на трибуне в Думе (избранной заново) и емкими словами описывать, как нужно обустроить Россию.
За Тамарой Сергеевной двигались Коля Жбанов, сомневавшийся, не зря ли все это затеяно, Леня Борисовский, не сомневавшийся, что все это затеяно зря, но идущий ради солидарности, Саша Капрушенков, опять протрезвевший и опять помаленьку напивавшийся, идучи рядом с Сережей Костюлиным, передавая друг другу бутылку, Стасик Паклин, не понимающий, что он тут делает, Тая, отупевшая от горя, Лика Хржанская, которой очень хотелось поговорить с Таей и доказать ей, что теперь, когда у Димы есть только прошлое, они, то есть Тая и Лика, равны, потому что в прошлом все выравнивается по горизонтали…
За ними поспевали Ложкин, провокатор, не знающий, что делать – все делалось само собой, задумчивый Йогурт, решавший мысленно вопрос, стоят ли политические убеждения человеческой жизни, Юра Цедрин, спящий на ходу, Вилен Свободин, который высматривал, в какой бы нырнуть проулок: ему смертельно надоело это скучное мероприятие, а он любил только то, что весело.
Молча и устало шли с гробом брат Валерий, Антонина Марковна, Аня и Алевтина, старик Бездулов, уже не раз хватавшийся за сердце, Равиль Муфтаев, рассматривавший, чисто ли убрано там, где идут, выпивший Опанасенко, уже битый час мысленно убеждавший себя, что надо повернуть назад, старуха Синистрова – по инерции, Лёка Сизый – по упрямству, Вероника Струдень – из-за любви к покойному, сестры Кудельновы – все-таки веселее, чем дома сидеть, интеллигент Исподвольский, чувствующий укрепляющуюся связь с народом, Злостев – без мыслей, Инна Квасникович – с надеждой опять увидеть своего гладиатора, Роза Максимовна Петрова, Женя Лучин, Петя Давыденко, старуха Мущинова, молчаливый Тихомиров, балагуристый Жерехов и человек из шестого дома, квартира номер семь, которого никто не знал.
В это же время по поручению Доктора Веба Алишер Скунсевич обзвонил всех с предложением вновь собраться и обсудить положение, которое оказалось не таким, каким казалось сначала.
Собрались.
Скунсевич опасался, что конкретика может затмить стратегические вопросы, поэтому, не дожидаясь слов Доктора Веба, объявил:
– На повестке дня в первую очередь вопросы общих проблем страны!
Доктор Веб глянул на Скунсевича и недовольно, и одобрительно. Он ценил его за смелость и умение глядеть широко. Действительно, насущность насущностью, но без решения общих задач болезни будут только загоняться внутрь.
– Надо признать, – сказал он, – что наша вертикаль власти находится почему-то в лежачем положении. Повсеместно саботируются наши решения и, хуже того, новые законы.
– Это где конкретно? – спросил Дайвер Пустыни.
– Я же сказал: повсеместно.
– То есть везде, что ли?
– Именно так.
Дайвер Пустыни слегка покачал головой. Присутствующие остались неподвижны, но мысленно солидаризовались с Дайвером Пустыни. Не бывает в самом деле такого, чтобы прямо-таки уж везде все саботировалось. Кое-где кое-что выполняется. А раз так, то Доктор Веб уже не прав.
– Чиновники продолжают наглеть и выродились уже в особый класс, – продолжил Доктор Веб.
На это ему никто не возразил, хотя все были не согласны. Во-первых, почему выродились? Во-вторых, почему наглеть? Туманные формулировки.
– Силовые структуры прогнили, коррупция, злоупотребления, непрофессионализм, – нагнетал Доктор Веб.
– Прямо уж все прогнили? – опять урезонил Дайвер Пустыни.
Доктор Веб понял по неприязненным лицам подчиненных, что перегнул палку. В целях внутренней политики, пожалуй, нужно смягчить.
– Нет, – сказал он. – Подавляющее большинство работают отлично.
– Это сколько? – спросил Дайвер Пустыни.
– Я же сказал – большинство.
– Вы сказали – подавляющее. А подавляющее – это сколько?
– Ну… Процентов шестьдесят… Или больше.
– Я полагаю, процентов девяносто, – встрял Скунсевич.
Все понимали, что Скунсевич врет, что на самом деле скорее подавляющее большинство нужно гнать поганой метлой и все строить заново, но это было неприятно признать, а цифра, названная Скунсевичем, с одной стороны, не отрицала, что кое-что не в порядке, а с другой – показывала, что в целом поводов для беспокойства нет. И Дайвер Пустыни знал, что Скунсевич врет, и Доктор Веб, и сам Скунсевич знал, но, если углубиться сейчас в эту тему, не останется времени для решения оперативных вопросов.
