Стасик Морошко скучал на кухне, а я не мог остановиться, мне нужно было все довести до конца.
– После того, что я тебе сказал, тебе нужно уйти от меня.
– Ты этого хочешь?
Она лежала на постели, уютно подперев рукой голову, и рассматривала меня с совершенно ясным и спокойным видом. Это что-то невероятное было, что-то невыносимое уже.
– Какая разница! – заорал я. – Какая разница, хочу или не хочу! Нормальные женщины после этого уходят! Или хотя бы устраивают скандал!
– Я нормальная. Но скандала не хочу. Уйти… Пожалуй, можно. Но ты не ответил: ты этого хочешь?
– Нет.
– Тогда успокойся и поговорим после.
– Почему после? Почему не сейчас?
Тут явился Стасик Морошко. Он встал в дверях, ухмыляясь, и сказал:
– Ты так орешь, Сережа, что я подумал, что ты вдруг любовью решил заняться. Может, договорим сначала?
– Я тебе не Сережа! – подскочил я к нему. – Это ты для меня – Стасик! А я для тебя – Сергей Валентинович!
– Ну это, положим… – усмехнулся Стасик.
Я схватил его за глотку, сжал пальцами.
– Я не прав?
– Прав, прав, отстань! – испугался Стасик, отрывая руки от своей драгоценной шеи.
– Все должно быть четко. Определенно, – сказал я. – Зачем мы играем в какие-то игры? Тебе нравится моя жена, скажи ей об этом. Ей будет приятно. Больше того, может, она ответит тебе взаимностью.
Стасик смотрел на меня во все глаза.
– Действуй, действуй! – поощрил я его.
И повернулся к Нине.
– Извини, хорошая моя, у меня сегодня дела. На всю ночь. Я, конечно, вру, но некоторые приличия все-таки надо соблюдать. Я учусь у тебя. Мы с тобой вместе столько уже времени, и мне тебя абсолютно не в чем упрекнуть. Ну, какой-то там сокурсник, бедолага, несчастная семейная жизнь! – но ты мне все честно рассказала, а другая бы стала врать, отвиливать! Но я пока еще не такой, я привык врать, вот и вру, вот и объявляю: еду на всю ночь по делам, другая бы спросила, по каким делам, но ты никогда не спросишь. Стасик, у меня идеальная жена в этом отношении, ты обзавидуешься, она никогда не спросит, где я был и что я делал – во сколько бы я ни появился, впрочем, это оттого, что ей глубоко наплевать, где я был и что я делал. Я желаю вам сладостных вздохов, родные мои!
С этими словами я ушел из дома, уехал.
Во мне все дрожало, но, задав себе вопрос – не психоз ли это, я ответил четко и спокойно: нет, не психоз. У меня было ощущение, что я за одну минуту проник в изнаночную суть вещей. В такие-то вот моменты с собой и кончают.
Я очень старался. Я мчался по улицам, не обращая внимания на светофоры. Вот – визг тормозов, вот – чье-то испуганное лицо заглянуло, кажется, в самые глаза, проносясь мимо, а вот – ага! – и мигалка гаишников увязалась за мной. Что ж, пусть попробуют догонят. Убедившись, что все больше отстают от меня, они к мигалке добавили сирену. Чтоб напугать. Я засмеялся, свернул, еще раз свернул и еще раз.
Я поехал медленнее, совсем медленно. И оказался вдруг у клоповничка Мэрилин. Но уже вечер и ее, конечно, там уже нет. Все-таки я вышел из машины, заглянул и обрадовался: она там была. Она сидела на каком-то ящике меж двух юных широкоплечих торговцев и надсаживала свою бедную печень, держа в руках стакашек со спиртным напитком.
– Сергей! – обрадовалась она мне.
Парни же не обрадовались, но оба сказали что-то вроде: «Здрс…» Они знали меня.
– Поехали, – сказал я Мэрилин.
– Сейчас, сейчас…
– Что-то уж очень круто, – пробормотал один из парней.
Он мне, кстати, понравился. У него было умное хорошее лицо с большим носом, который не портил его, а наоборот, придавал ему какой-то аристократический вид, я мельком подумал, что такому лицу подошел бы кружевной воротник, ну а к воротнику соответственно – камзол и прочее – и шпага на бедре. Но лицо лицом, а пить всем вредно, он же успел хлебнуть столько, что некстати охрабрел.
– Это не Сорока? – спросил я Мэрилин.
– Какой Сорока, что ты! Сорока в больнице лежит, откачивают его, неизвестно, выберется или нет. Это так, шпундики, – отнеслась она к обоим юным мужчинам. – Я по делу еду, – строго добавила она (информация предназначалась не им, а все тому же Сороке, который, не дай бог, все же выкарабкается из больницы и от этих парней узнает, что подружка его укатила с известной личностью вечерней порой).
Но парень с умным лицом, получив добавочную обиду в виде «шпундика» (словцо меня позабавило), решил повторить свою грозную фразу.
– Я говорю: не слишком ли круто? – сказал он, глядя мне прямо в лицо смелыми глазами.
– Ты что? Ты что? – удивилась Мэрилин.
– Я бы на его месте тоже оскорбился, – сказал я. – Он прав. Не позволяйте себя унижать, мальчики. Это главное правило жизни.
– А кто позволяет? – спросил парень с умным лицом.
Второй, круглолицый, наголо стриженный, хихикнул: вот уж, действительно!
– Не позволяешь? – спросил я.
Слегка нагнулся и тихохонько пихнул умного парня ладошкой в нос, и он свалился со своего седалища, задрав ноги. Но тут же встал – и молча пошел на меня.
Я вышел из клоповника, предоставляя ему – и себе – оперативный простор. В руках у него ничего не было, круглолицый же, выползая вслед за товарищем, взял с прилавка пробочник. Убить нельзя, но пырнуть до болячки можно. Мэрилин причитала – однако негромко. Кричать опасно: центр города, милиция кружит вокруг да около.
С обоими я справился так быстро, что скучно рассказывать. Вот уже парень с умным лицом склонил свое умное лицо над землею, стоя на коленях и держась руками за живот, вот уже круглолицый сидит у стены клоповника, прижимаясь к нему спиной, как к родимому дому, и размазывает кровяные сопли по лицу, показывая этим, что ему достаточно, что его больше не нужно трогать.
– Зачем ты? – спросила Мэрилин. – Ладно, поехали.
– В другой раз. Печень побереги, Мэрилин, ох, побереги печень!
Я вернулся домой. Стасика не было, как я и ожидал. Но и Нины не было. Впрочем, и это я предвидел тоже. Выпив за полчаса бутылку водки, я лег спать.
Ранним утром следующего дня я подъехал к дому Нины. Открыла мне теща Евгения Иннокентьевна. С видом хмурым, неприветливым.
– Нина спит, – сказала она, держа меня в двери.
– Естественно: в столь ранний час. К сожалению, мне придется разбудить ее.
– Она поздно легла, – решительно сказала Евгения Иннокентьевна, понимая, что впустит меня.
– Потом отоспится. У меня важное сообщение.
– Может, сначала поговорите со мной? Она не хочет вас видеть.
Уже на «вы». Добрый знак!
