Константин Сергеевич попросил рыбу.
Ангелина Петровна редко обедала вместе с сотрудниками, может
быть, раз в месяц. Но сотрудники этот раз ценили, потому что любили, уважали
свою начальницу, а ее личного расположения готовы были добиваться любым
способом. И самый простой из них – приносить ей компот во время обеда.
– На ноябрьские в Эмираты поеду! – мечтательно
произнес Константин Сергеевич, обильно поливая рыбу лимонным соком.
– Там бывает очень жарко в это время, – произнесла
Ангелина Петровна, – до пятидесяти градусов.
Ангелина Петровна отказалась от десерта, Константин
Сергеевич, из солидарности, тоже.
– Как наш новенький? – спросила она, слегка
вытирая губы льняной салфеткой. Так, чтобы не стереть помаду.
– Внес некоторое разнообразие в жизнь отделения, –
улыбнулся доктор.
– Вам все разнообразия не хватает? Пойдемте.
В холле их сразу же встретил новенький. Он был одет в
абсолютно прозрачную черную рубашку, со вставкой из черной сеточки на спине,
джинсы, отделанные разноцветными камнями, и кожаные шлепанцы. Его глаза были
чуть-чуть подкрашены.
– Здравствуйте! – протяжно проговорил он высоким
голосом, очень манерно. – Значит, это вы будете мои мучители?
– Мучить вас никто не собирается, – улыбнулась
Ангелина Петровна.
– Тюремщики! – закричал молодой человек.
– У нас не принято так громко кричать, – мягко
произнесла Ангелина Петровна.
– Я объявляю голодовку до тех пор, пока меня не
выпустят отсюда! И не вернут мобильный.
– Мне не хочется вести разговор в таком тоне, – Ангелина
Петровна кивком головы попрощалась с новеньким пациентом.
– Это потому, что вы привыкли общаться с сумасшедшими!
А я – нет! Я не псих! И вы прекрасно это знаете! – крикнул он ей вслед.
Константин Сергеевич обернулся, чтобы что-то ответить, но
поймал взгляд главного врача и послушно пошел за ней.
Она открыла дверь в самую последнюю палату, они молча зашли
внутрь. На кровати лежал с закрытыми глазами, видимо спал, очень пожилой
мужчина. Услышав звуки входящих людей, он шевельнулся, но Ангелина Петровна
заботливо убрала его руку под одеяло, улыбнулась и произнесла:
– Тш-ш-ш. Попозже зайдем.
Мужчина закрыл глаза, доктора вышли.
Только когда они оказались в кабинете Ангелины Петровны,
Константин Сергеевич заявил:
– Гомосексуализм – это не сумасшествие!
– Попробуйте объяснить это его дедушке. – Ангелина
Петровна закурила.
– И сколько мы здесь будем его держать? – Насчет
голодовки, это он серьезно?
– Ну, от завтрака отказался.
– Что было на завтрак?
– Обычный, континентальный: яйца, круассаны.
– Пусть свяжутся с его родными, выяснят, что он там
больше всего любит. И приготовьте на ужин.
– На обед или на ужин? Он еще не обедал.
– На ужин. На обед – пусть еще повыпендривается.
– Я понял… Оля просит телефон. Ангелина Петровна
внимательно посмотрела ему в глаза.
Невозможно. Шансов на то, что она помнит номер своих
родителей, мало. Но они все же есть. Рисковать нельзя.
– В телефоне отказать.
– Ангелина Петровна? – Доктор стоял уже около
двери, когда неожиданно обернулся.
– Да? – Она уже было потянулась за телефоном, но
положила его обратно.
– Про наше отделение пациенты анекдоты рассказывают.
Вопросительный взгляд Ангелины Петровны, брови немного
домиком.
– Как попасть в дурку? – весело начал Константин
Сергеевич. И продолжил: – На вопрос «скорой помощи», отчего «белка», ответить:
от Луи Тринадцатого!
[3]
– Я вас больше не держу. – Ангелина Петровна умела
проговаривать подобные фразы с милой улыбкой.
– Извините, – смутился Константин Сергеевич и
побыстрее захлопнул за собой дверь.
– Котенок? – Ангелина Петровна не дождалась
ответа. На другом конце провода, видимо, нажали красную кнопку.
Ангелина Петровна набрала «повтор».
– Тигренок?
– Р-р-р.
– Что делаешь?
– Никак не могу вылезти из постели.
– А зачем тебе вылезать?
– Тебя послушать, так я все время должен находиться в
постели и ждать тебя.
– Неплохо.
– А мне хочется сделать что-нибудь великое. Вот я
сейчас встану и пойду сделаю что-нибудь. Такое! Ух! А ты потом будешь мной гордиться.
– Я и так горжусь.
– Нет, ты гордишься собой.
– Ну, что ты начинаешь?..
– Я не начинаю.
– Поспи еще немного.
– Вот-вот.
– Целую тебя. И пусть тебе приснятся прекрасные сны: мы
с тобой.
– А мне только это и снится. Что еще?
– А этого мало?
– Не знаю. Наверное, нет.
– Ну, вот видишь. Я тебя целую. – Целую тысячу
раз.
– А я миллион.
– А я миллион один.
– У меня вторая линия. Целую! Целую! Целую!
Она не отключилась, пока Аркаша не сказал: пока!
Это была Ирина.
– Что случилось? Мне звонили, но я ничего не поняла!
Все же было уже нормально!
Она, конечно, очень нервничала, но вида не подавала. И
Ангелина Петровна отвечала ей в тон: так было у них заведено, уже давным-давно,
говорить о Пете так, словно это совершенно посторонний человек.
– Глубокая реактивная депрессия. Был какой-то внешний
раздражитель… Ты же знаешь, как это бывает…
– И что? Голоса?
– Нет. – Ангелина Петровна даже улыбнулась. –
Паровоз. И так увлек этим все отделение, что его сосед возомнил себя
электровозом. Еле успели, когда он пытался подзарядиться от розетки.
– Ужас! – прошептала Ирина.
– Еще пару дней. Максимум.
– Я приеду.
– Он в надзорной.
– Я поняла.
– Зайдешь?
– Если успею.
Ангелина Петровна снова набрала Аркашин номер. Он не
отвечал. Наверное, заснул. Котенок.
21
Маруся постучала в комнату, где жила девушка с хвостом.
