Да это ты, – закричала девушка еще громче, – это
ты никому ничего не рассказывала! А он всегда любил меня! Он все мне дал! Бее!
А ты – ничего!
Я тебя воспитала. Я работала. Ты ни в чем не нуждалась.
– Да ты понятия не имеешь, что значит не нуждаться! Вот
папа – он знает. Ты вот что здесь стоишь? Автобус ждешь? А у меня вон – машина.
«Мерседес»! И шофер! И деньги!
Оля вышла из автобуса. Посмотрела на водителя – не видит.
Положила мобильный себе в карман.
Прошла мимо кричащей девушки в спортивном костюме.
– Я только требую, чтобы ты не прогуливала
школу, – сказала мама девушки.
– А что мне твоя школа? Меня папа в Лондон отправит!
– А мое мнение тебя уже совсем не интересует?
Она спряталась за автобусную остановку и не сводила глаз со
спины водителя.
– Твое мнение! Да ты посмотри на себя! На кого ты
похожа? Ты ведь еще не старая! Одела на себя тряпье какое-то, живешь с лохом
каким-то и хочешь, чтобы я так же жила? Чтобы на тебя стала похожа?
Мама девушки взмахнула рукой, девушка схватилась за щеку.
Пощечина наверняка вышла очень больной.
На глазах девушки появились слезы. Она зарыдала в голос,
развернулась и запрыгнула в пустой автобус. В ее автобус.
Почти одновременно с ней в автобус поднялся водитель. Ее
водитель.
Двери закрылись. Автобус тронулся.
Мать девушки отвернулась.
Она встретилась с ней глазами. Кажется, мама этой девушки и
сама не знает, какая она – добрая или злая.
3
– Вы не знаете, кто мой отец и что он с вами сделает!
Дайте мне мой мобильный! Отпустите меня! Не смейте ко мне прикасаться!
– Оленька, тебе надо успокоиться. Ты очень много
пережила, – высокая женщина-врач, в белом халате и со стерильно вымытыми
руками сделала знак санитарам держать девушку покрепче, – тебе никто не
желает зла, побудешь у нас несколько дней…
– Да никакая я не Оленька! – кричала девушка,
пытаясь укусить санитара за палец. – Я – Маруся! Дайте мне мобильный!
Ловкими отработанными движениями санитары пристегнули тело
Маруси к кровати и под ее возмущенные вопли сделали ей укол в вену.
– Пусть поспит, успокоится, – сказала врач, –
и завтра я с ней поговорю.
Маруся открыла глаза, и одновременно с глазами настолько
широко, насколько это возможно, открылся ее рот. В истеричном крике,
возмущенном вопле, в мольбе о помощи.
– Отпустите меня! Отпустите! Позовите кого-нибудь!
Ее руки и ноги были пристегнуты ремнями к железной кровати.
Она пыталась освободиться, извиваясь всем телом, натирая кожу ремнями и не
обращая внимания на боль.
Слезы текли по лицу, оставляя на щеках и под глазами разводы
от черной туши.
Почему это должно было случиться с ней? Почему, после всего
того хорошего, что произошло с ней за последнее время, она должна была
очутиться здесь, привязанная к кровати?
– Что же ты так боишься, деточка? Тебя же никто не
обидит. – Пожилая нянечка выглядела святой и ненастоящей.
– Вы что, снимаете это скрытой камерой? – спросила
Маруся, вдруг задумавшись о том, как она сейчас себя ведет.
– Ну что ты, никаких камер, ты же не в надзорной
палате, а обычной. Вот сейчас успокоишься, и мы тебя отпустим.
– Домой?
– Нет, деточка, домой рановато. Подлечим немного,
подкормим – и тогда уж, как говорится…
Няня хотела погладить Марусю по голове, но та импульсивно
отвернулась.
– Я успокоилась, – сказала Маруся. – Отстегивайте
меня.
Нянечка вышла, щелкнув дверью, и через минуту в палате
оказались та самая женщина-врач с высокой прической и два санитара.
Все они радостно улыбались.
«Сумасшедший дом какой-то», – подумала Маруся.
– Ну что, Оленька, как ты? – проговорила врач с
такой хорошей дикцией, словно была телекомментатором.
«Это какая-то идиотская ошибка, – думала Маруся, широко
улыбаясь санитарам, – но чтобы все разрешилось, надо вести себя как они ».
– Нормально. Спасибо. А можно меня отвязать?
Врач заглянула в ее зрачки, причем Маруся с трудом
удержалась от того, чтобы не укусить ее за руку.
Ремни ослабили, и Маруся смогла пошевелить руками.
– Давайте по порядку, – попросила Маруся, изо всех
сил пытаясь говорить спокойно, – для начала: где я?
– В реабилитационном центре.
Санитары не уходили. Они стояли у кровати наготове к любым
действиям с ее стороны.
– А что я здесь делаю?
– Ты пережила очень серьезную психическую травму. И мы
хотим привести твое эмоциональное состояние в норму.
– Какую?
«Может быть, папа испугался, что столько денег сведут меня с
ума? А может, я сделала что-нибудь не так? Может, это из-за того, что я ударила
шофера учебниками по голове, когда он опоздал на двадцать минут? »
– Оля, тебя похитили маленькой девочкой и восемь лет
держали узницей в подвале.
Вы идиоты! – Она не смогла сдержаться. – Вы
сумасшедшие! – Санитары крепко прижимали ее к кровати. – Больные! И я
никакая не Оля! Дайте мне мобильный, я позвоню папе! Отпустите меня!
Снова боль ремней на ее теле, колбочки на колесиках, игла в
вену.
Жизнь, в сущности, не такая плохая. Только если о ней не
думать. А за секунду до того, как заснуть, вообще можно почувствовать себя
абсолютно счастливой.
4
Через несколько минут мама девушки села в другой автобус. И
с ней все, кто еще был на остановке.
Все, кроме Оли.
Ей почему-то хотелось пойти за этой женщиной, стоять рядом с
ней. Может быть, держать ее за руку.
Может быть, она привела бы ее к маме.
Но в автобус она не села. Она просто побежала за ним.
Недолго. Не потому, что она сдалась. Просто автобус был быстрее.
Она шла по тротуару и улыбалась. Улыбаться уже давно вошло у
нее в привычку. Причем чем хуже она себя чувствовала, тем шире улыбалась.
Она шла так довольно долго.
В какое-то время ей это понравилось.
Никогда раньше она не шла по городу вот так вот – одна, куда
хочет. Сколько хочет. Они, конечно, ходили с Дедушкой. Иногда. Поздно вечером,
когда темно. Он крепко держал ее за руку. А она делала умоляющие глаза, когда
они встречали кого-нибудь на пути. Она надеялась, что по глазам люди поймут,
что она в беде, и бросятся ей на помощь.
