– Да ладно… я бы ее и раньше трахнул… если бы захотел…
И десяток таких, как она… Ничего сложного, правда. Такие же они, как и все
остальные.
Константин Сергеевич встал.
– Если… еще раз… вызову охрану – сядешь, – сказал
он.
Аркаша отвернулся.
Константин Сергеевич вышел.
Надо было решить, говорить Ангелине Петровне или нет.
Он должен сказать. Должен.
И сделает это без всякого сожаления.
Константин Сергеевич спустился на первый этаж.
В холле, закрыв глаза и вытянув ноги в кресле, сидел
голодающий пациент. Плакат «Я умираю» он разместил на своей груди.
– Чего тебе не хватает? – тихо спросил доктор,
неожиданно перейдя на «ты».
Молодой человек удивленно открыл глаза.
– Свободы! – сказал он слегка хрипловато.
– А на свободе когда был, чего тебе не хватало? –
Константин Сергеевич очень внимательно смотрел на него, так, словно его ответ
что-то для него значил.
Голодающий пациент помолчал, шмыгнул носом и демонстративно
закрыл глаза.
Константин Сергеевич кивнул.
Так он, собственно, и думал.
«Ангелина Петровна – достойная, потрясающая женщина. Она
имеет право все знать. Она достойна чего-то лучшего. Всего самого лучшего. Если
не она, то кто? И кто же, как не он, ее правая рука, откроет ей глаза?» – так
решил Константин Сергеевич.
Проходя мимо дежурной, он кивнул на голодающего:
– Анализ взяли? Не наркотики?
– Нет. – Дежурная перекрестилась. Было несколько
слов, слыша которые она крестилась. «Наркотики» было одним из них. Вторым было
«умер», третьим – «новости на первом канале».
– Надо взять. Неужели наркоман? – И она
перекрестилась еще несколько раз.
И перекрестила удаляющуюся спину Константина Сергеевича.
33
Маруся валялась на диване и изучала меню своего новенького,
только что купленного мобильного телефона.
Меню как меню. Ничего необычного. Кнопки «шеф-повар
рекомендует» не было. А зря. Вот если бы Маруся делала телефоны…
Звонить никому не хотелось.
Отец обещал вечером прислать за ней машину, взять с собой в
Большой. Не прислал. Позвонила секретарша, сказала, что он занят, от ложи
отказались. Спросила, не хочет ли Маруся пойти с друзьями? Правительственная
ложа? Нет, Маруся не хочет. У нее нет друзей, которых можно было пустить в
правительственную ложу.
У нее вообще нет друзей. Вернее, нет тех людей, которых бы
хотелось называть друзьями.
Она не имеет в виду всех тех, кто объявился рядом с ней
одновременно с «Мерседесом» и кредитной карточкой.
Вот если бы она сейчас в клуб собралась…
С компанией бы не было проблем!
В клуб не хочется.
Ничего не хочется.
Маруся швырнула телефон в подушки.
Может, у нее психологическая зависимость? От тех капельниц?
Мало ли что они туда наливали!
Маруся вздохнула.
Перебралась с дивана на пол, села на корточки так, как все
время сидела девушка с хвостом, когда Маруся наблюдала за ней в окно.
Она три раза, широко, всей растопыренной ладонью постучала
по полу. Прислушалась к себе. Попробовала постучать еще раз. Мысленно
произнесла: «Здравствуй, земля!» Еще раз прислушалась к себе.
Села на диван.
Все-таки пол отличается от земли. Особенно искусственное
напольное покрытие. Пусть оно даже зеленого цвета.
Маруся прошла по квартире, зашла в комнату родителей, в
ванну. Долго смотрела на себя в зеркало. Улыбнулась своему отражению. Улыбка
показалась ей некрасивой, она улыбнулась еще несколько раз. Понравилось.
Постаралась запомнить ту улыбку, которая понравилась. Повторила ее в зеркало.
Подняла руку к уху, как будто в ней телефон, и, приподняв
брови, произнесла «алло».
Осталась довольна.
Села по-турецки на стиральную машинку и смотрела на себя в
зеркало. Долго.
Спрыгнула с машинки, пошла на кухню.
Вспомнила про таблетки, про которые рассказывал ее Великая
Первая Любовь.
Сейчас бы она их попробовала.
Жалко, что нет. И неизвестно, где достать.
Наглотаться таблеток и смотреть на себя в зеркало –
тащиться.
Маруся открыла навесной шкаф на кухне.
Достала бутылку виски.
Сколько она себя помнила, столько она помнила эту бутылку в
их шкафчике.
Села за стол, налила себе в широкий бокал на длинной ножке.
Льда не было.
Выпила.
Стало горячо, потом тепло и просто приятно.
Налила еще.
Стала пить маленькими глоточками.
Пожалела, что нет яблочного сока. Так пила ее бывшая Любимая
Подруга.
Третий бокал был еще лучше двух предыдущих. Хотелось встать
и чего-то делать. Веселое.
Хлопнула входная дверь.
Интересно, родители всегда приходят не вовремя?
Мать стояла в дверном проеме и смотрела на дочь.
Маруся демонстративно выпила до конца бокал и налила себе
новый. Не поздоровавшись.
Под взглядом матери (что он выражал, оставалось только
догадываться) она готова была выпить залпом всю эту бутылку.
– Угостишь? – спросила Марусина мама.
Маруся замерла на мгновение, потом немножко двинула рукой,
что ее мать расценила как приглашение.
Она взяла бокал и налила себе. Они посмотрели друг другу в
глаза и выпили, не чокаясь, словно поминая кого-то. Ее мать налила снова и
себе, и дочери.
– Хорошее виски, – сказала мать.
Не знаю. Я другие не пробовала. – Марусин язык немного
заплетался. Она отметила это про себя с удивлением.
– Я пробовала. Хорошие.
– Да. Ничего.
– А я очень шампанское люблю, – улыбнулась мать.
– Да? – удивилась Маруся.
– Да, я его в молодости знаешь сколько выпила?!
Маруся посмотрела на мать с уважением.
– У меня ухажер был, он на заводе шампанских вин
большой шишкой был…
– Шампанское воровал?
– Воровал… У него в багажнике всегда ящик лежал. Для
девушек.
– У него и багажник был? В смысле машина?
