Легко и просто.
Рядом с нами люди постоянно сходят с ума, болеют и умирают в
таких муках, что описания Гомера просто комиксы по сравнению с одной лишь
историей болезни умершего от рака человека.
Нас предают друзья. Нас забывают дети. Наши родители
начинают ходить под себя или нам в руки. Самолеты, на которых мы летаем,
разбиваются об землю, а наши машины врезаются друг в друга, разрезая нас
пополам и выворачивая суставы.
И при этом мы думаем, что ничего не знаем про ад.
Потому что, эволюционируя, мы научились забывать. Никакие не
орудия производства сделали человека человеком. А его способность относиться ко
всему легко и просто.
Действительно, что сложного в том, чтобы посередине дня
сорваться с работы, отменив все важные встречи и не доделав начатые дела;
примчаться по московским пробкам в аэропорт вовремя; купить билет в Париж бизнес-классом,
хотя на эти деньги можно было вывезти в Анапу на месяц целую группу детского
садика; прилететь в Париж, даже не отравившись предложенным в самолете ужином;
объехать всего пару гостиниц и в одной из них обнаружить своего возлюбленного.
Ангелина Петровна постучала в его дверь синхронно с ударами
своего сердца.
Вспомнились дурацкие фильмы, где героини в таких же
ситуациях бодро представляются горничными.
Если он не один…
Ангелина Петровна не станет разыгрывать из себя благородную
матрону. Это ее мужчина, и она никому не позволит… Мысленно она уже вцепилась в
волосы воображаемой французской девке. Которая будет лопотать что-то по-своему.
А она, Ангелина Петровна, научит ее держаться подальше от Аркаши на всю ее
никчемную французскую жизнь.
Он открыл дверь.
Увидел возбужденное лицо Ангелины.
Попробовал захлопнуть дверь перед самым лицом Ангелины
Петровны.
Но она уже ворвалась в номер, оттолкнув Аркашу плечом.
– Вот так ты меня встречаешь? – закричала она.
– Вот так ты приезжаешь? – тихо спросил Аркаша.
– А как мне приезжать, если ты шляешься по
девкам? – кричала Ангелина Петровна, мечась по двухкомнатному номеру, изо
всех сил борясь с желанием заглянуть под кровать.
Аркаша молчал, насупившись. Ангелина Петровна заглянула в
ванную. Аркаша уселся на кровати, оттолкнув подушку ногой в лакированном
шлепанце. Ангелина Петровна заглянула под кровать. В номере, кроме них двоих,
никого не было.
– Ты один? – виновато спросила Ангелина Петровна.
– Что ты имеешь в виду? – повернулся к ней Аркаша.
– Ты один прилетел в Париж?
– Один. Как видишь.
Ангелина Петровна взяла его за руку.
– Не знаю, что на меня нашло, – улыбнулась она.
Он внимательно заглянул ей в глаза и промолчал.
– Просто ты так неожиданно уехал… Я так испугалась… Все
произошло как во сне, – она забралась ногами на Аркашину кровать и обняла
его за шею. Так, как обнимает ребенок маму, прося у нее прощение. – Я не
хочу с тобой расставаться. Никогда. Ладно?
– Ладно. Р-р-р-р… – Аркаша расплылся в улыбке.
– Тигренок мой.
– Твой.
– А зачем ты уехал?
– Не знаю… Захотелось подышать Парижем…
– В следующий раз бери меня.
– Обещаю… Прости меня.
– Простила! Простила! Простила! – Она шептала ему
в ухо. А он целовал ее глаза.
Они отправились дышать Парижем.
Поужинали в Le Grand Ve Four. Как обычно, в этом ресторане
их столик обслуживали сразу шесть официантов.
Они сидели друг напротив друга и, шутливо пытаясь
соответствовать важным манерам официантов, говорили друг другу «вы», причем
Аркаша специально, как ему казалось, аристократически, картавил.
– Друг мой, как вы находите телячьи почки? –
интересовалась Ангелина Петровна, благосклонно кивая официанту.
– Восхитительные! А рагу – пальчики оближешь! C'est a
s'en le cher les babines! – проговорил он с отличным парижским акцентом.
– Аркадий, душечка, вы, видимо, запамятовали, что я не
знаю французский.
– Простите, душа моя, – так тяжело сдержаться в
таком восхитительном месте и под такое восхитительное рагу.
– Вы заставляете меня краснеть за мою необразованность!
– Ох, Ангел мой. Пусть вас ничего не отвлекает от вашей
тарелки – сейчас ничто с ней не может сравниться.
– Это грех чревоугодия – мы грешим.
– Но с таким удовольствием! Вы, конечно, помните закон
герцога Орлеанского, изданного специально для Парижа?
– Я снова краснею. Вы – немилосердны.
– Но вам интересно?
– Конечно! – Официанты постоянно то что-то убирали
с их стола, то приносили. Огромное количество разнообразных приборов блестело и
переливалось на белоснежной скатерти.
– «Запрещается все, препятствующее наслаждению!»
– Так вот почему вы так любите этот город?
– Мне кажется, что больше чем что-либо другое герцог
Орлеанский имел в виду хороший обед.
– Вы обжора, Аркадий!
– Это унесли случайно не ваших пять пустых тарелок?
– А вы не считайте! – Она улыбнулась сомелье.
Сомелье профессионально улыбнулся в ответ.
– А вы не частите!
– Десерт будем?
– Если мы откажемся здесь от десерта, нам в следующий
раз не закажут столик.
– Не дождутся!
Потом они гуляли, взявшись за руки.
Катались на ночной карусели, причем Ар-каша сидел на голубой
лошадке, а Ангелина Петровна на розовой.
Прохожие останавливались, слушали музыку и улыбались им.
Около Эйфелевой башни они ели мороженое и покупали у ночных
продавцов прыгающие на резинке светящиеся мячики.
Они плутали по темным парижским улицам и рассматривали
витиеватые кованые балкончики.
– Знаешь, в Париже не было ни одной одинаковой
ограды, – Аркаша дотрагивался пальцами до фасадов домов так, словно гладил
животных.
– Все-все разные? Все эти балконы? – удивлялась
Ангелина Петровна. – Но это же невозможно.
– Возможно. Существует даже каталог – тысячи
орнаментов, не похожих один на другого!
– Это есть в твоей диссертации?
– Не совсем…
Громко разговаривая, им навстречу шла небольшая группа
темнокожих молодых людей.
Улица была настолько узкой, что разойтись, не задев друг
друга, было невозможно.
