– Наверное, надзорная. Раз тебе еду сюда привозят.
– А что это значит?
– Просто… – актриса лучезарно улыбнулась и огляделась
вокруг, – камеры. У тебя тут везде камеры. Не волнуйся. Я буду часто тебя
навещать.
«Интересно, мамин муж тоже принимал в этом участие?»
После того как выяснилось, что ее отец – никакой не ее отец,
Маруся так и называла его – Мамин Муж. Ее обманывали всю жизнь. Чужой,
абсолютно чужой человек заставлял ее готовить ему завтрак. И прикидывался, что
имеет на это право. Они вынуждали ее жить этой мерзкой, нищей жизнью, скрывая
от нее имя настоящего отца. Но она всегда чувствовала, что это не ее. Что она
другая. Что она рождена для чего-то красивого и великого. И она пыталась им это
доказать. А они не понимали. Говорили, что она неблагодарная и распущенная. А
она все делала правильно. Раз в итоге они все-таки позвонили ее отцу и
рассказали ему всю правду.
Пришла врач.
Маруся не удивилась, узнав, что ее зовут Ангелина Петровна.
Именно так она и выглядела.
– Вкусно? – Ангелина Петровна улыбнулась и кивнула
на тарелку с остатками ризотто.
– Вкусно. Спасибо.
– Если тебе захочется чего-то особенного, просто скажи
повару об этом заранее.
– Даже лобстера?
– Тебя кормили лобстером?
– Меня кормили всем.
– Даже лобстера. Ну, как ты себя чувствуешь?
– Я чувствую себя абсолютно нормальным человеком. В
отличие от моей соседки.
– Ну, нормальность – вещь относительная… Но мы
поговорим об этом с тобой попозже.
– По крайней мере, я не Екатерина Великая.
– И меня это очень радует. Честно сказать, я ожидала увидеть
совершенно другую картину. Ты – молодец. Я думаю, реабилитационный период не
будет слишком долгим.
– Ну, примерно сколько?
– Посмотрим… Тебе ведь нужно еще подготовиться к новой
жизни…
– А что, я оказалась не готова?
Ангелина Петровна похлопала Марусю по руке.
– В твоем распоряжении будет психолог, и вы сможете
говорить обо всем на свете.
«Дура, – подумала Маруся. – Старая накрашенная
дура. И, по-моему, с накладными волосами».
Потом она вспомнила про камеры и улыбнулась спине Ангелины
Петровны.
«Подготовить меня к новой жизни. Это они про папины деньги?
Идиоты. Подготавливать нужно к той, старой жизни. Без папиных денег. А к новой
я готова. И все готовы».
Маруся принимала ванну, когда снова появилась актриса.
Она остановилась в дверях и кокетливо поглядывала на Марусю.
Маруся непроизвольно прикрылась руками.
– Ты специально без пены? – спросила актриса.
– А что, здесь тоже камеры? – Маруся подняла глаза
к потолку и согнула ноги в коленях.
– Везде, – пропела актриса.
Маруся бросила взгляд на свое тело, уютно устроенное в
голубоватой воде, и раскинула руки.
– Ну и плевать. Пусть смотрят.
– Они и смотрят. А ты такая худенькая, бедненькая моя.
А у меня тоже совсем нет живота.
Актриса задрала свитер и продемонстрировала накаченный
плоский живот. Всем продемонстрировала. Ей даже хотелось аплодировать.
Она протянула Марусе полотенце.
– Вставай. Начинается «Монополия». Мы тебя ждем.
– «Монополия»? Игра?
– Да. Да. Да. Быстрей. Я скажу обществу, что ты будешь
через десять минут.
6
Ангелина Петровна прошла по коридору, улыбаясь обитателям
своего отделения, собравшимся в холле.
Подошла к своему кабинету. Достала ключи.
Дверь в ее кабинет была обычной, дубовой, с тонкой
витиеватой резьбой и двумя замками.
Распахнув дверь, она снова улыбнулась. Но это была уже
другая улыбка. Трогательная улыбка женщины, которую она посвящает только одному
человеку на свете – своему мужчине.
Молодой человек, лет на пятнадцать младше нее, сидел на
подоконнике и улыбался ей улыбкой главврача реабилитационного центра. Ее
улыбкой. За дверьми этого кабинета.
– Я соскучился, – сказал он и бросился навстречу
Ангелине Петровне.
– Котенок, милый, я звонила тебе целое утро, –
прошептала Ангелина Петровна.
– Не называй меня котенком! – воскликнул молодой
человек, которого звали Аркашей.
– Конечно, конечно, ты – мой тигренок!
– Ну, если хочешь.
– Где ты был целое утро?
– Я был в Пушкинском музее. Туда привезли семь работ.
– Да? – Ангелина Петровна открыла чью-то
медицинскую карту.
– Это величайший художник. Граф Орлов ради него топил
флотилии, чтобы он смог написать картины боя.
– А что, в музеях заставляют выключать телефон?
– Это ты к чему?
– У тебя был отключен телефон.
– Я что, не имею права отключить телефон тогда, когда я
хочу?
– Тогда, когда я звоню тебе? Ты же знал, что я буду
звонить и начну волноваться…
– Добавь еще: именно для этого я и купила тебе телефон!
Аркаша достал из кармана стальной VERTU и бросил его на
стол. Телефон тяжело ударился о столешницу.
– Забери! Забери свой телефон! Если уж я не имею права
делать с ним, что хочу!..
– Ну, что ты говоришь, разве я когда-нибудь…
Молодой человек, не оглядываясь, открыл дверь.
– Аркаша! – воскликнула Ангелина Петровна.
Аркаша вышел, аккуратно прикрыв дверь за собой.
Ангелина Петровна схватила VERTU со стола, шагнула к двери,
передумала, нажала на кнопку интеркома.
– Это Ангелина Петровна. Пусть охрана на секундочку
удержит Аркадия, он оставил у меня свой телефон, пришлите кого-нибудь, чтобы я
передала. Спасибо.
Она села за стол и закурила сигарету. Тонкую сигарету на
длинном мундштуке.
В дверь постучали, и почти сразу же она распахнулась.
Женщина, одних с Ангелиной Петровной лет, в джинсах, низко
надвинутой на глаза кепке, с добрыми глазами и слегка курносым носом.
– Я встретила внизу Аркашу, он был чем-то так возмущен!
Она подошла к Ангелине Петровне и поцеловала ее.
.– Ты же знаешь Аркашу. Вечно оскорбленное самолюбие. Теперь
он хочет квартиру в Майами. Даже не знаю, что выше – его запросы или его
самолюбие. Или одно зависит от другого.
