Она держала в руках программку, чтобы показать мужу.
Он встретил их неожиданно холодно.
– Какой спектакль мы посмотрели! – пропела мать,
кинувшись к зеркалу.
– А это что? – спросил якобы Марусин папа.
– Это? Мои новые наряды. Тебе не нравится?
Маруся прошла в свою комнату и закрыла дверь. Посидела
секунду на диване, тихонько подошла к двери и стала прислушиваться.
– Ах, твои новые наряды? И прическа?
– Почему ты такой злой?
– А какой я должен быть? Ты для кого это все нацепила?
– Ну, конечно, для тебя.
– Да? А почему тогда я это увидел последним?
– Ну…
– И ты вообще меня спросила? Мне, может, старая
прическа нравилась! А не эта! Эту для кого ты сделала? Для него?
– Ну, что ты… Прости меня. Тебе правда старая больше
нравилась?
Судя по материному голосу, она плакала. Маруся сидела на
полу, на корточках, прижав ухо к двери.
– Больше.
– Ну, хочешь, я вот так сделаю! А? Вот так лучше?
– Лучше, как было! И без этого вот всего.
– Да мне самой это ничего не надо, ты что? Я же просто
так…
– А не надо просто так…
– Ты что, ревнуешь?
– Вот еще! К кому? К этому… твоему жирному олигарху?
– Ха-ха! Ревнуешь! Ревнуешь!
– Перестань! Не ревную я! Хочешь опять разрядиться,
как… пожалуйста!
– Ревнуешь, ревнуешь!
Мать уже хохотала.
– Ну, ладно. Не ревную. Просто неприятно.
– А знаешь, почему ревнуешь?
Маруся неожиданно для себя заметила, что улыбается.
– Потому что любишь!
Маруся думала о том, что она тоже когда-нибудь влюбится. Уже
по-настоящему. И выйдет замуж. И пусть ее муж тоже ее ревнует. А она будет вот
так вот его дразнить.
Она встала и толкнула дверь.
Они все еще были в коридоре.
– Пап, – сказала Маруся, – хорошо, что ты не
пошел на спектакль. Нечего там было делать.
38
Ангелина Петровна смотрела на экран телевизора и думала
только об этом: «Это – сон». Этого не может быть, потому что не может быть
никогда.
Ее родной кабинет в четвертом корпусе ведомственной больницы
терял очертания и вообще всякий смысл.
С экрана телевизора на нее смотрело улыбающееся, такое
знакомое, почти родное лицо ее доброго приятеля Вовчика. Любимого партнера
Аркаши по теннису.
Только то, что о нем говорили, с трудом укладывалось в
голове.
Он застрелился.
Он, такой живой, такой сильный.
Он, которому всегда все удавалось.
Которому жизнь никогда не устанавливала свои законы, потому
что он жил по своим собственным. И по ним же жили окружающие его люди.
Он, который обладал всеми составляющими стабильности и
гармонии – семья, деньги, социальный статус.
Он оказался обычным маньяком-шизофреником.
Восемь лет назад он похитил маленькую девочку, и все это
время держал ее взаперти, подвергая сексуальному насилию.
На экране мелькали картинки подвала с узким зарешетчатым
окошком, низкий дом, оснащенный всеми самыми передовыми охранными системами,
плюшевый мишка с оторванным носом и грязным розовым ухом.
А эта девочка была ее, Ангелины Петровны, пациентка.
Именно эту девочку они держали у себя и тщательно готовили
ее выход в свет, используя все самые современные пиар-технологии: желтая
пресса, глянцевые издания, телевидение и, наконец, книга, а по ее мотивам
полнометражный художественный фильм. Итог: новая звезда со всеми вытекающими
для ее продюсеров последствиями: реклама мировых брендов, сцена или, на худой
конец, карьера эстрадной певицы.
Но это уже было ни ее, Ангелины Петровны, дело.
Ее задача была предельно проста – диагностировать
психическое расстройство пациентки. Что, учитывая ее биографию, сделать было
совсем не сложно.
Дав тем самым необходимое время лицам, заинтересованным в
Олиной судьбе. Вернее, ее карьере. А это практически одно и то же.
И все было бы нормально.
Даже эта путаница с девочками, произошедшая по вине
нерадивого водителя…
Все бы утряслось и стало на свои места…
Вот только этот портрет, не сходящий с экранов
телевизора, – лицо Вовчика.
Они разговаривали, смеялись, обменивались впечатлениями. Они
дружили.
Так какой же она профессионал, если не смогла рассмотреть в
нем – а они же были! Не могли не быть! – признаки психически больного
человека.
Его вспыльчивость. Его властность. Или даже эта страсть
жениться на молоденьких моделях. Его склонность к виски по вечерам – конечно же
это компенсаторная стратегия. А этот обязательный теннис, страх потерять
физическую форму – типичная дисмарфофобия вкупе с геронтофобией – боязнью
старения. А эта его работа двадцать четыре часа в сутки, хотя он давно уже мог
себе позволить уйти на заслуженную и очень обеспеченную пенсию, – яркий
пример пениафобии: страха обнищания.
Как же могла она этого всего не замечать в нем? И считать
его нормальным, с типичными для современного члена общества недостатками
человеком?
Надо позвонить его бедной жене. Она, естественно, нуждается
в помощи.
Ангелина Петровна вспомнила их малазийскую домработницу,
которую она вылечила за три дня. А оказывается, не она была самая сумасшедшая в
их доме.
Позвонил Аркаша.
– Ты не звонила мне уже два часа, – сказал он
обиженно.
– Ты видел телевизор?
– Ты про Вовчика? Мне никогда не нравились твои друзья.
Хотя, честно говоря, я не мог в себя прийти несколько минут.
– Тебе не нравились мои друзья? Что-то я раньше этого
не замечала!
– Бот как? Ты просто была ненаблюдательна.
– А мне так не кажется. Особенно если вспомнить твои
бесконечные просьбы достать тебе приглашения на светские рауты!..
– Как ты это называешь? Светскими раутами? А я это
называю сборищем снобов и психопатов.
– Интересно, к кому же ты относишь меня: к снобу или к
психопату?
– Перестань. Я не хочу ссориться. У меня и так плохое
настроение. Я был в салоне, мне сказали, что я начал лысеть. Ты будешь любить
меня лысым?
