– Мне неудобно.
– Пустяки какие.
– Я возьму с собой вина?
– А вы не пьяница? Не напиваетесь?
– Нет. Я и для вас.
– Я не пью.
* * *
В номере Евгения Неделин с наслаждением принял ванну, за это время Евгений соорудил небольшое застолье, у Неделина не хватило сил отказаться. Через полчаса он сидел, ублаготворенный, потягивал, смакуя, мерзкое вино, затягивался сигаретой – у Евгения нашлись сигареты, хотя сам он не курил, – и слушал тихие слова Евгения, любящего, как выяснилось, пофилософствовать.
– Люди привыкли жить в одномерном мире. Ну вот вам пример. Сможете из шести спичек построить четыре равносторонних треугольника?
Он высыпал на стол спички, Неделин нехотя поковырялся и бросил.
– Видите, вы даже не даете себе труда поразмыслить. Вы пытаетесь сделать это на плоскости, исключительно на плоскости.
– А-а! – догадался Неделин.
Положив на стол три спички треугольником, он тремя остальными выстроил пирамиду, грани которой, включая нижнюю, и образовывали четыре равных треугольника.
– Вот именно! – сказал Евгений. – А другие и после подсказки не понимают! Привыкли, понимаете, привыкли к одномерному миру! У нас все – единое для всех. Даже партия – и та одна на всех. Даже…
[1]
– Даже к духовным ценностям человека мы относимся одномерно, – продолжал Евгений. – Мы говорим о нравственных обязанностях человека, а человек ненавидит то, что он обязан делать. Надо говорить о нравственных ВОЗМОЖНОСТЯХ! Они невелики? Но надо строить мир с учетом их, настоящих, а не пытаться сперва переделать человека. Надо использовать в первую очередь эгоизм человека во имя всего общего блага. И надо отвыкать от одномерности. Знаете этот избитый пример о художнике, который увидел лондонский туман розовым – и после него таковым увидели туман сами лондонцы? Но дело в том, что туман-то вовсе не розовый! Он – всякий! Предметы не обладают цветом, цвет им дает солнечное излучение. Я хотел бы стать дальтоником. Какой это, должно быть, странный, СВОЙ мир!
– Вы художник? – спросил Неделин.
– Нет.
– Физик?
– С чего вы взяли?
– А кто, извините?
– Разве это важно? Ну, руководитель струнного ансамбля при городском Доме пионеров. Вам это что-нибудь говорит?
– Конечно. Вы любите детей.
– Да, дети. К ним мы тоже относимся одномерно. Вы заметили, что мальчики часто влюбляются в мальчиков? Более красивых, сильных. И это надо понимать, это естественные порывы детской души. Не надо видеть в этом ничего дурного. Дети ведь не имеют понятия о грехе, понятие греха им прививают взрослые. Они надеются, что прививают им как вакцину, как спасение от болезней, на самом же деле они заражают их, потому что никто не знает настоящей дозы! Понимаете?
– Понимаю… У меня у самого в детстве был кумир… Ну, или что-то в этом роде.
– Я думал, вы сами были кумиром. Наверное, вы были сильный и красивый мальчик.
– Что вы! На физкультуре в строю предпоследним стоял. Замурзанный такой, хлипкий, жутко вспомнить. А доставалось мне сколько!
– Невероятно! У вас же рост метр восемьдесят пять, не меньше.
– Вроде бы… Да, где-то так.
– Когда же вы выросли?
– Потом. Я очень хотел вырасти. Страстно хотел, вот даже как. И вырос. Уже после школы рос.
– Что ж, верю. Надо очень захотеть, и все возможно.
Евгений дружески похлопал Неделина по плечу.
Добрый, чудесный человек, подумал Неделин – и сладко зевнул.
– Да, пора спать, – сказал Евгений. – Белья вот только нет для дивана. И жесткий он. А постель у меня вон какая, аж двухместная почти. И мягкая. Вполне уляжемся. А?
Глаза у Неделина слипались, он с аппетитом посмотрел на белизну простыни и подушки, захотел туда и кивнул.
Легли.
– Господи, страшно в этом мире! – как молитву, проговорил Евгений. – Страшно! И радостно! – когда с тобой близкий человек. Который тебя поймет. – И ткнулся в плечо Неделина.
А Неделин вдруг подумал о том, чего никогда не знал близко, о чем только слышал или читал. Неужели вот оно, это самое?
Словно подтверждая его догадку, мягкая, почти женская рука Евгения легла ему на грудь. Дыхание Евгения стало учащенным.
– Ты что? – спросил Неделин.
– Ты понял, – сказал Евгений.
– Ну, знаешь…
– Ничего не говори, только слушай. Что с тобой сделается? Ведь ничего! Ведь абсолютно ничего! Тебе будет даже хорошо, я уверяю! Что изменится? Ведь ничего! Только одно случится: ты дашь человеку счастье. Тебе жалко? Ведь ничего не изменится, ты пойми! В сущности, ничего не случится. Ты ведь не одномерный человек, я чувствую. Переступи этот фальшивый порог. Его даже и нет, этого порога, его выдумали. Все называется одним словом: любовь. Это у всех есть, понимаешь? У всех живых существ это есть. Это любовь, все забудь, только помни, что это любовь.
Рука стала сползать, трясясь.
Неделин отпихнул от себя Евгения так сильно, что тот упал на пол. Сел возле постели и тихо зарыдал.
– Ну почему нет? Почему? За что, Господи? За что эти муки? Почему нет? Ведь с тобой ничего не случится, ты пойми! Ведь ничего! А мне – счастье!
– Молчи, убью гада! – Неделин начал одеваться.
– Убей! Убей! – Евгений на коленях пополз к нему, сунул тупой столовый нож, взял его руки в свои, стал тыкать закругленным концом ножа себя в грудь:
– Убей! Режь!
Нож выпал, Евгений целовал руки Неделина. Тот отшвырнул его, Евгений упал ничком и затих. Неделин выпил разом стакан вина. Сидел и смотрел на это неведомое, непонятное ему горе.
– Ложись в постель, – сказал он.
– Да? – поднял голову Евгений. – Да, да, сейчас. – И торопливо лег. – Я больше не буду, – сказал он. – Только не уходи, ладно? Я буду просто на тебя смотреть. И ничего не надо. Просто буду смотреть.
И он уставился на Неделина грустным любовным взглядом.
Нет, хватит, подумал Неделин. Украл одежду. Драка. Украл бумажник. Опять драка. Влип в странную историю, опять побил человека. Боек, слишком боек, видимо, был Витя Запальцев! Хватит. Признаться первому встречному милиционеру.
Евгений что-то шептал.
– Что? – спросил Неделин.
– Стихи, – сказал Евгений. – «Когда за спиною любимый, глаза открываются шире, и суть представляется мнимой того, что есть сущее в мире. И солнце на западе всходит, и вечно пребудет в зените. “Эй, там свое место займите!” Но места никто не находит».
