Я порвала ее.
Я отказалась с ней говорить.
Я закричала:
– Уйди!
Вошла медсестра.
– Уведите ее! Уведите ее! – кричала я в истерике.
– Вы что с моей дочерью сделали, что она психованная стала? – кричала мать медсестре в истерике.
– Перестаньте орать! – кричала медсестра в истерике.
– Жаловаться на вас будем! – кричали женщины в палате в истерике.
Мать ушла.
Я не могла быть в палате, отправилась бродить по коридору.
Долго стояла у окна, глядя на пустырь за больницей.
Сколько ни смотрела – ничего не произошло на пустыре.
Даже ворона не пролетела.
Мертвое место.
Замерзла, пошла в палату.
Я не могла найти палату.
Я не помнила номера палаты.
Я стала заглядывать во все двери подряд.
Мужские лица – не то. Женские – незнакомые. Опять женские – и опять незнакомые.
Я обошла все палаты – и не нашла свою.
Я стояла в растерянности, слезы катились из глаз.
Тут передо мной – Давид Давидович.
– Ты что тут делаешь? Зачем? Ну-ка пошли в палату!
Шли по коридору, спускались.
– Куда мы?
– В палату, куда ж еще?
– Она разве на первом этаже?
– На втором.
– А мы на каком были?
– На третьем, лапушка. Ты что?
– Там моя мать… бурную деятельность… – пыталась я ему сказать.
– Молчи. Все знаю. Это мои проблемы.
– Она просто дура.
– Не дура, а мама. Что ж делать… Не бери в голову!
– Что со мной было, Давид Давидович? Провал в памяти? Я ведь не помню, как попала на третий этаж. Начисто вылетело. Я слышала, так бывает. А потом…
– Суп с котом! Слышала! Читала! Ох, не люблю образованных! Куда лучше, когда человек не знает, где у него почки, а где селезенка! В боку колет, вот и все! Его можно убедить, что мозг – величиной в грецкий орех. Поверит! А остальное, мол, – кость в три пальца толщиной! – Давид Давидович даже хихикнул, представляя разговор с темным и податливым пациентом, который всему верит.
– Это пройдет, да?
– Все проходит, – философски сказал Давид Давидович.
– Да. Все будет в порядке.
Все будет в порядке, все будет в порядке.
Я повторила это про себя раз двадцать, тридцать, раз сто…
Все будет в порядке.
Иногда я буду терять память.
Ничего страшного.
Вот я иду по улице – и вдруг не понимаю, где нахожусь.
Я брожу по незнакомым местам. Главное – не растеряться. Я же помню, что у меня потеря памяти.
Можно и спросить у кого-нибудь.
Или буду забывать, что должна сделать. Это неприятно. У меня и в нормальном состоянии это не раз бывало. Начинаешь психовать: господи, что же я хотела? что же, что же…
Или: я что-то делаю – и тут же забываю.
Мне рассказывают. Я очень удивляюсь.
В этом свои преимущества.
В беспамятстве можно сделать что угодно.
Пришла к одному, у порога разделась догола, честное слово, – и тут же очнулась: где это я? Честное слово!
Я брожу в беспамятстве.
Будто бы.
И вижу вдруг ту самую машину: 242. Нашлась, голубушка!
Она стоит возле магазина, владельца нет. То ли зашел что-то купить, то ли сам торгует в этом магазине – и значит, ждать до закрытия.
Он выходит, нагруженный коробками.
Открывает багажник, кладет коробки.
А вот и упаковка в полиэтилене – банки с пивом. Знакомые пестрые жестянки.
Он садится в машину.
Я стучу в стекло.
Он видит симпатичную мордашку, открывает.
Я с продажным изяществом говорю:
– Подбрось, парень.
– Далеко?
– Рядом, но спешу. Плачу за скорость.
Едем.
Тут же – и приехали.
Он ждет денег. Красота красотой, барышня, а монету гони!
Я протягиваю ему мелочь.
– Ты че?
– Извини, больше нет. Кошелек дома забыла, вот досада.
– Вылазь.
– Ты возьми деньги-то. Какие-никакие…
– Вылезай, говорю!
– Не возьмешь?
– Засунь их в… себе!
Нет, не так.
Вместо денег я достаю пистолет.
Откуда?
Не так уж трудно в наше время достать пистолет. Куплю. Выпрошу у брата, у него есть, неизвестно зачем. Мальчики любят оружие, а он все еще мальчик во многом.
Я достаю пистолет.
– Едем дальше.
– Я те щас поеду!..
Ткнула его стволом в висок.
Сразу поверил, испугался, поехал.
– Че те надо-то, дура? – злится. – Ты кто? Куда едем?
– Там увидишь.
– Где там?
– Там.
Я указываю ему, как ехать, где свернуть.
Мы попадаем на пустырь за городом, я давно уже присмотрела этот пустырь. Какие-то ящики, кузов от грузовика, столб торчит неизвестно для чего. Этот столб мне и нужен.
– Выходи из машины!
– Не выйду!
Удар рукоятью – попала в бровь. Кровь заструилась. После этого выстрелила вверх, продырявив крышу. Подействовало сразу.
Под прицелом идет к столбу.
Я достаю из сумочки моток крепкой веревки, привязываю его.
– Насиловать будешь? – пытается острить, хамло.
Пресекаю ударом по щеке.
Открываю багажник, достаю банки. Двенадцать штук.
Сажусь за руль, банки рядом – на сиденье.
На полной скорости проношусь мимо столба, кидаю банку.
Промах.
Еще один заход.
Промах.
Еще один.
Ура! Точно в лоб! Звук – как от удара в столб.
Вряд ли ему больней, чем было мне: тяжесть полной банки для его монолитного лба равновесна тяжести пустой банки для моей брови.
Орет:
– Че те надо, дура?
