— Билетик покажем или как? — поинтересовался контролер.
— Ага, покажем! — сердито сказал Килил. — Отец, сволочь, напился, меня посадил, а сам отстал! И водку даже оставил! — он вынул из рюкзака бутылку, протянул контролеру. — Можете взять в счет билета, мне не надо!
Контролер молча взял бутылку и пошел дальше. А сзади послышался старушечий голос:
— Вот чего отцы с детями делают, бросают где попало! А ты, сынок, все-таки не надо, сволочем его не называй, нехорошо. Он все-таки отец!
Килил не посмотрел в сторону старухи, задремал.
Но дремать долго не пришлось: электричка доехала до конечного пункта очень быстро.
Килил бродил у вокзала города Ртищева, который оказался похожим на настоящий город, только небольшой. Как какой-нибудь, к примеру, подмосковный Подольск, где он был с матерью у ее знакомой, но дома здесь поменьше.
Подошел и остановился пассажирский поезд «Махачкала-Москва». Из него вышли пассажиры: размяться по вечерней прохладе. Бегали тетки с сумками и кричали: «А вот пиво холодное, пиво, пиво! Пирожки домашние, угощаемся! Вобла, вобла! Пиво холодное, пиво берем!»
Килил тоже закричал: «Пиво, пиво!» — и пошел с этим криком в вагон.
Шел по коридору, из одного купе высунулся заспанный и растрепанный дядька.
— Пацан, иди сюда!
Килил подошел.
— Сколько у тебя?
— Не спрашивай, бери все! — послышался из купе пьяный вялый голос.
— Вообще-то у меня водка, — сказал Килил. — Отец отстал, гад, а я даже не знаю, как уехать. И закуска есть.
— Ангел! — умилился пассажир. — Заходи!
Килил вошел. В купе было только две постели. На второй лежал мужчина с очень большим животом, скрестив на нем руки.
— Мит Митрич! — крикнул ему попутчик. — Ангел явился, воскресни!
Мужчина с животом медленно поднялся и, увидев водку, застонал и сказал:
— Я не выдержу, Леша!
Но пить не отказался.
А Килил, не откладывая, начал жалобно рассказывать о своей несчастной жизни, о пьющем отце, об умершей матери и о единственной родственнице тете Оле, живущей в Москве.
Мужчины сочувствовали, но вскоре начали выяснять между собой отношения.
— Спать пора, — сказал Мит Митрич. — В одиннадцать мы в Москве, а в час я уже в министерстве должен быть. Ты представляешь?
— А мне в час дома быть, это еще хуже! — весело ответил Леша.
— Шутки ему!
— Чего ты ворчишь? Хочешь спать — спи!
— Поехал я с тобой на свою голову. Один бы ехал себе и ехал спокойно. Пью сутки без просыпу.
— Минутку! А кто первый предложил в Кизляре заправиться?
— В Кизляре я взял две штуки и собирался спать! А ты за полчаса выжрал всё и в Кочубее опять побежал.
— Я выжрал? Я один выжрал? Хорошо, в Кочубее я бегал. Но потом кто тебе спать мешал? В Астрахани в шесть часов кто опять побежал за водкой? — уличал Леша Мит Митрича.
— Опять же, — упрямо опровергал Мит Митрич, — я сбегал за одной, чтобы поправиться. И предлагал успокоиться на этом. А ты уже на Харабалинской не выдержал. Я-то спал там, между прочим, ты у меня даже не спросил!
— Ну и спал бы до Москвы! Ты же в Эльтоне очнулся и чуть не выл!
— Мне плохо было!
Килил посматривал, посматривал на багажное отделение сбоку и сверху, которое было пустым. Таким оно уютным и укромным казалось, так туда хотелось!
— Дяденьки, — сказал он. — А можно я туда залезу и посплю?
— Валяй, — тут же разрешил Леша. — Там и одеяла есть, нам не надо: жарко.
Килил залез и прекрасно устроился на одеялах. Он, задремал, слыша, как Мит Митрич и Леша перечисляют:
— А Палласовке...
— А в Урбахе...
— А в Саратове...
— Кто в Саратове?
— Ты в Саратове!
— Да я и не видел, как мы его проехали! Я ни от чего не отказываюсь, но лишнего мне не надо!
Килил спал долго и проснулся, когда поезд стоял, а проводница и проводник в четыре руки расталкивали вмертвую спящих пассажиров.
— Вставайте, граждане! Полчаса уже стоим! А вонища-то, господи... Милицию, что ли, звать? — спросила проводница. — Состав сейчас в депо уведут.
— Зови! — со злостью сказал проводник. — Я тоже могу выпить, но чтобы так...
Проводница ушла, а потом вышел и проводник. Килил соскользнул сверху, выглянул в коридор. Никого. Быстро обшарил пиджаки мужчин, висевшие на вешалках у двери. Ничего особенного. Нагнулся, увидел внизу портфель, открыл, в нем бумажник. Взял денег — немного, чтобы не заподозрили, бумажник сунул обратно. Быстро пошел к выходу. Появился из служебного купе проводник.
— Ты чего тут?
— Мать встречал, а ее уже нет, опоздал, наверно.
— Еще б не опоздал, нет никого. А кто есть, — усмехнулся проводник, — на твою мать не похожи.
12
Тимур Ахмеджанович молчал, напоминать ему было нехорошо: не так много времени прошло, а Геран куда-то исчез, поэтому Самир, чтобы не терять времени, решил наведаться к нему домой, взяв с собой самого младшего брата Насифа, ему только восемнадцать. Дверь им открыл тоже молодой юноша, еще младше Насифа.
— Геран дома? — спросил Самир.
— Здороваться надо! — ответил юноша и закрыл дверь.
Самир хмыкнул. Его обидели несправедливо. Между прочим, он всегда очень вежливый человек, он всегда первый здоровается со старшими, с уважаемыми людьми и с теми, кого считает равными себе (а также когда это нужно для дела). Но надо же понимать, что ты совсем еще зеленый, ты почти ребенок, это даже неприлично — с тобой первым здороваться. Ты сам должен поздороваться. Обидел. Даже, можно сказать, оскорбил в присутствии младшего брата. И Самир позвонил опять в дверь. Юноша не побоялся, открыл:
— Чего звоните? Нет его!
— А где он?
— Не знаю!
— Ты почему так говоришь? — не выдержал Насиф, которому неприятно было, что ровесник грубит его взрослому брату, с которым даже он, хоть и брат, не может позволить себе такой тон.
Гоша же помнил свою постоянную сверхзадачу: при любых обстоятельствах, пусть даже самых мелких, защищать собственное достоинство. И это теперь была уже не просто его личная задача, а долг будущего члена партии, ПИР. Словно сам Супер-драйвер в этот момент наблюдал за ним и ждал, как он себя поведет. Поэтому Гоша не собирался уступать:
— Как хочу, так и говорю, я дома! А вас не звали, и нечего тут! — не очень складно, но решительно сказал он, собираясь закрыть дверь. Но Насиф уже стоял на пороге, волнуясь, в нем, как и в Самире, как и в других членах их семьи, было сильно чувство справедливости:
