— Мы тебе что сделали? — задал он резонный вопрос. Самир молчал, предоставив младшему брату возможность потренироваться в самом трудном деле жизни — общении.
Вместо того чтобы ответить на вопрос, юноша поступил, с точки зрения и Самира, и Насифа, просто хамски:
— Ну, ты! — крикнул он. — Пошел отсюда!
И хотел вытолкнуть Насифа, чтобы захлопнуть дверь. Но Насиф сильный и гибкий парень. И он не позволит себя оттолкнуть. Поэтому он устремился вперед и оказался в прихожей.
Самир сделал шаг за ним.
Гоше стало страшно, но он не имел права этого показать.
— Ты послушай, — сказал Самир. — Мы хотим только узнать, где Геран, ты чего волнуешься?
— Я не волнуюсь, а говорить вам не обязан! — закричал Гоша, которому казалось, что если он теперь скажет, где Геран, то это будет означать, что он струсил. — Я кому говорю, пошли отсюда!
— Ты псих? — спросил Насиф. — Голова больная совсем у тебя?
— Считаю до трех! — закричал Гоша, понимая, что крикнул глупость, но отступать было поздно.
— Считай, — усмехнулся Самир, его стал забавлять этот мальчишка.
— Раз! Два! Три!
Счет закончен, что-то надо делать. И Гоша ударил Насифа рукой в грудь. В лицо не смог — не потому, что побоялся, а просто никогда не бил людей в лицо, не умел этого (а если сказать высоким слогом, лицо человека для него было неприкосновенной зоной — на нем отражаются мысли, это говорящая, разумная часть тела). Реакция Насифа была мгновенной. В отличие от Гоши, он не домашний мальчик, ему приходилось уже бывать в переделках. Когда тебя бьют, отвечай в три раза сильнее, это железное правило. И Насиф ответил сильным и метким ударом в челюсть. Гоша упал.
— Правильно, — сказал Самир. — Руки распускает, сопляк.
Странный юноша повел себя совсем глупо. Он вскочил, схватил торшер без абажура, с одной лампочкой, и ударил им по рукам Насифа, которые тот выставил. Пришлось Насифу еще раз ответить ему справа и слева. А потом ногой пару раз пнул его, уже лежащего. Гоша остался лежать на полу, обхватив руками голову.
Самир увидел, что кроме Гоши в доме никого нет. Большой соблазн пошарить, поискать деньги. Но он не грабитель, не разбойник. Да и какой будет пример брату?
И он сказал Насифу:
— Ладно, пошли. Ты не очень его?
Насиф, присев на корточки, потрогал Гошу за плечо.
— Эй, ты живой? Ты почему такой псих? Мы что тебе сделали? Теперь видишь, тебе же хуже. А ты веди себя, как нормальный, понял?
Они ушли.
У Самира были смешанные чувства. С одной стороны, Геран теперь обидится из-за пасынка (не поверит, что тот первый начал задираться), с другой, ему было приятно, что младший брат повел себя как мужчина и сумел правильно среагировать. Быстрая реакция — главное для мужчины. А еще Самиру было жалко этого непонятного юношу. Впрочем, непонятного в той в мере, в какой непонятны все русские. С ними потому и трудно: иногда совсем не можешь догадаться, что они сейчас сделают, по какой причине и зачем.
13
В Гоше все дрожало и кипело, он по горячим следам написал о происшедшем Супер-драйверу, оговорив в конце, что он не жалуется, а просто информирует. Супер-драйвер ответил быстро:
Super-driver. Убивать их мало. Обязательно накажем, только пожже. Потерпишь?
Goshа. Конечно.
Super-driver. А чего им было надо от твоего отчима?
Goshа. Не знаю.
Suрег-drivег. А твой брат не отдал ему деньги?
Gоshа. Вряд ли. Он никому не отдаст.
Super-driver. А они еще не вернулись? И он не нашелся?
Gosha. Нет.
Suрег-driveг. Он не дурак, чтобы ехать туда, где найдут. Я бы на его месте в Москве прятался.
Gоshа. Я тоже так думаю.
Super-driver. Если появиться, ты с ним поговори. Мы тут кстати решили вопрос о твоем приеме. Но ты должен знать: вступительный взнос 5000 $. Если не нравиться, скажи сразу.
Gosha. Нe нравится. У меня таких денег никогда не будет.
Super-driver. Будут. Возьмешь у Карьчина или брата. Для них это немного.
Goshа. Так они и дали. С какой стати? И брат не даст, а этот тем более.
Super-driver. Меня не интересует, как ты будишь брать и под каким предлогом. Если брат, то я бы своему брату дал бы без предлога. А Карьчину скажи, если хочет, чтобы от него отстали, пусть платет. Или будут за ним самолетики летать до самой смерти.
Gоshа. Это задание?
Super-driver. Какое задание, я сказал, вступительный взнос. Много? Я считаю — нормально. Другие платят. У нас будет партия богатых людей.
Gоshа. А если у кого-то нет таких денег?
Super-driver. Находят. В Москве всегда можно найти 5000. Некоторым снижаем до 3 и даже 1, но тогда у них испытательный срок, им не доверяют ничего серьезного, они не имеют права личьно общаться с драйверами и тем более со мной.
Gоshа. Можно подумать?
...
Gоshа. Мне просто надо сообразить, как это сделать.
...
Goshа. Я согласен.
...
Gоshа. Сколько даете времени?
...
Gоshа. У меня что-то со связью.
...
Gosha. Ты нарочно молчишь?
...
Gosha. Ну и х... с вами!
14
Добравшись до деревни Вотрино, где жила мать Ольги, они узнали, что Килил здесь не появлялся. В общем-то, все к этому были готовы: чем больше было дорожных мытарств, тем нелепей представлялось это путешествие, тем отчетливей понимали и Ольга, и Геран, и Карчин, что все кончится ничем и затеяно абсолютно зря. Хотя, пожалуй, у Ольги была все-таки надежда, но надежда самовнушения, самоуговора.
Очень устали.
Мать нажарила большую сковородку картошки, достала соленые огурцы, сало, самогон.
— Сама-то не пью, — объяснила она, выпивая первую рюмку за приезд гостей, — а мужики у нас жуткое дело, как лакают! Просто без просыпу. Вот я на них и стараюсь.
— Травите помаленьку, — шутливо сказал Геран.
Мать шутки не поняла, обиделась:
— Травят, кто технический спирт достает и с него сусло делает, а я гоню чистый зерновой самогон! У меня все берут и хвалят — и ни одна собака не отравилась!
Карчин выпил с большим удовольствием, а потом еще и еще. И так как-то получилось, что через час-другой все довольно крепко опьянели. Мать ушла к соседке, тоже одинокой старухе, спать. А Ольга тихонько стала напевать. Голос у нее негромкий, но верный, приятный. Репертуар неизменный: народные песни и советские под народные, пятидесятых, шестидесятых годов преимущественно. «Стою на полустаночке» и т. п. А Юрий Иванович взялся подпевать, сначала почти неразборчиво мычал своим баритоном, а потом все смелей и громче. В конце концов, это и его песни: мать пела, отец пел, все родные пели, притом что были коренные столичные жители, но люди простые, без чинов и званий. А хоть бы и чины со званиями: Евдюхович Илья Романович, генерал армии, двоюродный брат мамы, человек чуть ли не дворянского рода, отлично пел высоким голосом самые настоящие похабные деревенские частушки, невесть откуда зная их.
