Таким образом, М. М. от предположения, что почти все вокруг оккупанты, пришел к уверенности, что, наоборот, все — оккупированные. Но легче ему от этого не стало. И жажда выступить публично с этой правдой томила его все сильнее. Пусть все узнают, что он, судясь с обидчиком, желает не личного отмщения, он, возможно, даже не проигрыша ему желает, а выигрыша, но — законного, открытого, приятного и успокоительного для публики.
М. М. позвонил сыну с тем, чтобы попросить его сходить с ним в милицию. Одного его могут там принять невежливо, а то и вовсе не примут.
Телефон долго не отвечал.
— Надо было отключить, — шепнула Кристина Виктору.
— Сейчас замолчит, — выдохнул он ей в ухо.
— Отвлекает.
— Не слушай.
Телефон замолчал.
И зазвонил вновь.
— Я так не могу, — сказала Кристина.
— Неужели такая мелочь... способна... — Виктору было невмочь говорить связно, он приближался к результату.
Кристина невпопад шевельнулась:
— Не у всех такие железные нервы.
— Черт!
Виктор вскочил, метнулся к трубке, досадуя, что не догадался в самом деле отключить или хотя бы положить рядом с постелью, увидел номер отца, нажал на кнопку, крикнул:
— Я занят, у меня операция, перезвоню!
И обратно. И сумел продолжить.
— Ну, ты гигант, — сказала Кристина. — Ничего на тебя не действует. Операция, надо же. Это юмор?
— Тебе сейчас охота разговаривать?
— Почему нет? Разговаривать я всегда могу.
— Отличный самоконтроль.
— Тебе это не нравится? Ладно, извини. Я тебя обожаю.
— Поздно. Черт... Как видишь, не такой уж я гигант.
— Извини, это я виновата. Успокойся, отдохни.
— Нет уж. Такое ощущение, что это только мне нужно.
— Мне тоже.
— Не заметил.
— Даже так? Считаешь меня бесчувственной?
— Ничего я не считаю.
— Не оправдывайся. Ладно, извини...
— Ты куда? Я уже успокоился.
— Я в душ.
— Черт!
Она ушла, Виктор схватил трубку, набрал номер.
— Чего ты хотел?
— Поздоровался бы для приличия, — сказал М. М.
— Здравствуй, чего ты хотел?
— В милицию надо сходить.
— Зачем?
— Узнать, как движется дело.
— Ты один не можешь сходить?
— Не очень хорошо себя чувствую, — слукавил М. М.
— Тогда после сходим! Куда ты торопишься?
— Я могу и один, но, сам знаешь, как там к старикам относятся.
— Да не в том дело, что ты старик, а в том, что похож на идиота, прости, пожалуйста!
М. М. помолчал. Никогда сын так не обзывал его. Надо бы обидеться. Но он теперь чувствует только жалость, как и ко всем людям. Исходя из сделанных открытий, М. М. понимает, что сын, как и все, оккупированный. И, значит, он, как и все, считает других оккупантами. В том числе отца. И его выкрик — это бунт подневольной и униженной души.
— Ты не сердись, — сказал М. М. — Дела-то на час.
Виктору стало совестно за свой срыв. К тому же он подумал, что в сложившейся ситуации лучше уйти. Иначе может кончиться неприятным разговором. Или вообще все кончится: Кристина из тех женщин, которые не дорожат ничем. Прибило что-то к их берегу — спасибо, уплыло — туда и дорога. Ленивый фатализм. (В отличие от того трудолюбивого, русского, когда человек придумывает себе судьбу, карму — это слово тоже стало русским, как и всякие чакры и дао — и пригребает к своему берегу ненужное, если оно кажется ему фатальным, а нужное, наоборот, отпихивает, если видит, что оно как-то не рифмуется с его кармой.)
Он оделся.
Вышел в прихожую.
В ванной шумела вода.
Лучше уйти молча. Даже самая фаталистичная женщина не допустит, чтобы мужчина ушел без последнего разговора, значит, захочет встретиться, вот тогда все и поправим.
18
Шиваев принял их не сразу, но с охотой.
— Извините, что беспокоим, — начал Виктор, но Шиваев махнул рукой:
— Ничего, ничего! Мы знаете что? Мы устроим-ка вам очную ставку. Хочу посмотреть, как этот тип будет выглядеть в присутствии человека, которого чуть не убил!
Говоря это, Шиваев набирал номер.
Карчин ответил ему.
— Любезный Юрий Иванович, Шиваев беспокоит, следователь. Весьма прошу прибыть ко мне в ближайшее время.
Ответ Карчина его явно удивил.
— То есть? Вас же предупреждали! Что значит — наплевать? Вы где вообще? Что значит — далеко? А вы понимаете, что я имею право объявить вас в розыск?
Послушав, Шиваев положил трубку и сказал:
— Говорит: объявляйте. Ну, хам! Так, ладно. Пишем представление прокурору!
— А может, не надо? — вдруг спросил М. М.
— То есть?
М. М. и сам был удивлен. Шел решительно, намеревался настаивать и требовать, и вот вдруг жалко стало Карчина, который, судя по всему, уехал от неприятностей. Жалко, как и сына, как всех остальных, как этого следователя, которому, по сути, совершенно не нужен этот Карчин. Да и работа эта ему в тягость, догадался вдруг М. М., видно, что постоянно чем-то себя разогревает, подначивает, стимулирует. Да и как иначе жить в режиме скрытой оккупации, когда не знаешь, за что тебя похвалят, а за что поругают, когда запутался уже, что правильно, а что неправильно. Какие-то вот звезды сошлись над следователем, и он гневается на Карчина, в розыск собирается объявить, а сошлись бы иначе, оправдывал бы его, давил бы на М. М. — с одинаковым рвением. Трудно людям, трудно.
М. М., размышляя об этом, сам не заметил, как встал и вышел из кабинета, и уже брел по коридору, глядя в пол и напряженно хмурясь.
— Чего это с ним? — спросил Шиваев.
Виктор прикоснулся пальцами к виску.
— Да? После побоев?
— Вообще-то усугубилось.
— Тем более наказать надо негодяя!
— Да надо бы, — сказал Виктор, глядя на телефон, звук которого он выключил, а там высветился телефон Кристины. — Извините, мне пора.
— Ну, люди! — развел руками Шиваев. — Сами не знают, чего хотят! Ладно, идите.
Оставшись один, Шиваев некоторое время смотрел на лист бумаги, вспоминая, что он собирался сделать. С ним это бывало: что-то вроде ступора. И даже хуже, ранний маразм какой-то. Дома откроет холодильник, стоит и напрягается: зачем открыл? Закрывает, возвращается к телевизору, а там футбол, а футбол без пива он не смотрит, следовательно, ходил за пивом. Что удивительно — если бы не очень он хотел пива, то можно бы забыть, но ведь четко и ясно хотел именно пива, очень даже хотел, как же это можно, за несколько секунд пути к холодильнику забыть о том, чего так сильно желаешь?
