– Ясно. Ну, извините. До свидания.
Людмила села на велосипед, чуть проехала, обернулась и спросила:
– Какое-то расследование проводите?
– С чего вы взяли?
– А вы футбольный счет не спросили!
Людмила уехала, а Кравцов огорчился.
– Действительно, – пробормотал он. – Как это я? Это непрофессионально, Цезарь!
И если бы Цезарь умел говорить, он ответил бы, что дело не в профессионализме, а в чем-то другом, что ему лично, Цезарю, не нравится.
– Ладно, – сказал Кравцов. – Пора идти по следу. Надо узнать, какие успехи у Вадика.
15
Успехи у Вадика были блестящими: самогон Микишина прошел проверку и оказался нормальным. По крайней мере, и Микишин, и Вадик остались живы. Правда, после этого Вадик не мог управлять своим мопедом и пешком петлял по улице, держась за него. У него была цель: спасти жизнь красавицы Нины Стасовой.
Подойдя к ее дому, он начал жалобно выкликать ее. Нина вышла на крыльцо и удивилась: никогда не видела Вадика в таком состоянии.
– Где это ты так? Ты же вроде не пьешь?
– Не пью! – подтвердил Вадик. – И ты не пей! Все очень серьезно, Нина! Обнаружен яд в виде самогона!
– И ты отравился?
– Нет! Я тебя умоляю: не пей! Потому что ты мне нужна. Потому что я... Воды. Пожалуйста, воды!
Нина поняла, что вода действительно Вадику необходима. Она достала из колодца ведро, подошла к Вадику и вылила на него. Тот упал и закричал:
– Нина! Скажи только: да или нет? Да или нет?
Нина зачерпнула еще ведро и опять вылила на Вадика. Тот барахтался в луже и вопил:
– Пойдем гулять в лесок!
Нина вылила на него третье ведро. После этого Вадик немного очухался. Поднялся, встряхнулся, подошел к Нине и посмотрел на нее почти осмысленно.
– Ну, что теперь скажешь? – улыбнулась Нина. Вадик вдруг надул щеки, выпятил губы, постучал по ним пальцем и спросил:
– Похожи на негритянские? Скажи честно?
Пришлось Нине доставать четвертое ведро.
От этих процедур и последующего кратковременного сна, а также за счет молодого здоровья через пару часов Вадик был почти трезв. И сумел ознакомить заглянувшего к нему Кравцова с результатами своего расследования. В том числе упомянул и о бутылке, обнаруженной в доме Шарова. И они отправились в администрацию, чтобы спросить Андрея Ильича, откуда она у него.
Шаров ответил сразу же:
– Я ее у Стасова Володьки недели две назад отнял. Смотрю: едет на тракторе зигзагом. Я его остановил. А он еле языком ворочает. И в кабине еще непочатая бутылка. Ну, я ее и оприходовал. Хорошо, сам не выпил. А мог бы. Я хоть и не пью практически, а случается. Ну, после бани или с мороза придешь. Я не сейчас имею в виду, а зимой. Ну, и сейчас изредка... Я чувствую, пора делать обход и строго предупредить о неупотреблении, пока в Анисовке никто не помер.
16
Пока в Анисовке никто не помер, но предпосылки к этому были. Вот, например, Читыркин. Жена его вылила все, что нашла, и сказала, что если у Читыркина есть заначка, пусть сразу признается, а то потом, если помрет, хуже будет! Читыркин вздохнул: какая заначка, что ты? А сам, дождавшись ухода супруги, шмыгнул в сарай, где у него была припрятана бутылка. Достал ее, вырвал зубами газетную затычку, хотел было отхлебнуть, но задумался. Жизнь, какая бы она поганая ни была, все-таки одна. Оглядевшись, он решил плеснуть самогона кабанчику. И плеснул в корыто. Кабанчик сперва радостно захрюкал, сунулся, но тут же отворотил рыло. Коза рядом бродила, привязанная к колышку, ей Читыркин даже предлагать не стал: козы и козлы спиртной запах на дух не переносят. Тогда он взял горсть зерна, насыпал в блюдечко, смочил самогоном и предложил петуху. Петух клюнул раз, другой, скосил вдруг голову и пристально посмотрел на Читыркина. Глаз его начал заволакиваться пеленой. Подыхает! – похолодел Читыркин. Но нет, петух, видимо, просто оценивал ощущение. И, оценив, начал тюкать в блюдечко клювом, как заведенный. Читыркин облегченно вздохнул и припал к горлышку.
Та же проблема возникла у Желтякова с Клюквиным. У них была припасена бутылка, которую они собирались употребить по случаю окончания рабочего дня. Самогон в ней был из запасов Клюквина, а вот бутылка – коньячная. А о том, что Мурзин отравился из коньячной бутылки, они, конечно, знали. И вот сидели в саду, у шалаша, томясь, глядели на бутылку и не знали, как поступить.
– Ты открой, понюхай, – сказал Желтяков. Клюквин открыл и понюхал.
– Нормально воняет. Как всегда.
Желтяков тоже понюхал и сглотнул слюну.
– Да... Мурзин-то, наверно, целую бутылку заглотил.
– Ясно, оставлять не стал.
– Только я слышал, фельдшер говорил: и немного хватит.
– А сколько – немного? Капля вон никотина будто бы лошадь убивает, а я сколько табака пересмолил, там никотина тонны!
– Но ты же не сразу эти тонны высмолил, – заметил Желтяков.
– Тоже верно.
Они помолчали, с тоской глядя на бутылку.
– Раз уж открыли, чего уж теперь, – сказал Желтяков. – Давай рискнем.
Клюквин согласился с этой логикой, но предложил:
– Только надо по очереди. А то загнемся оба сразу, и помочь некому.
Сорвали веточку, разломили надвое, Желтяков держал, Клюквин тянул. Досталась короткая: ему пить.
Клюквин налил треть стакана. Зажмурился. Выпил. Сидел, прислушиваясь.
– Ну? – торопил Желтяков.
– Погоди. Как-то непонятно. Надо еще немного. Чтобы уж ясно, действует или нет.
– Смелый ты, Рома!
– А то.
Клюквин налил еще треть. Выпил. Посидел.
– Ну? – всматривался в него Желтяков. – Что чувствуешь?
– Нехорошо мне как-то, – признался Клюквин.
– Тогда не надо больше, Рома! – испугался Желтяков.
– Ничего, Костя. Терпимо. Сейчас проверю окончательно.
Клюквин налил сразу полстакана и мужественно выпил. Несколько минут сидел, ничего не говоря.
Желтяков, видя, что товарищ хоть и молчит, но жив, не утерпел и взялся за бутылку.
– Нет! – открыл глаза Клюквин. – Не надо, Костя! Худо мне. Беги за Вадиком, сам не дойду.
И лег на траву.
– Сейчас! Потерпи! Я мигом, Рома!
Желтяков вскочил, помчался из сада. На ходу оглянулся – и застыл. Клюквин, поднявшийся как ни в чем не бывало, щедрой рукой лил в стакан оставшийся самогон, и даже издали было видно, что он ехидно улыбается. Желтяков вскрикнул и припустил обратно. Чем это закончилось, объяснять не надо, но драку двух мужчин из-за паскудного пойла изображать неинтересно.
