– Мы до ночи только! – успокоил Володька. – А ночью что-нибудь придумаем!
– Меня ночью Дашка не отпустит. Слушай, давай в воду с обрыва – и все! – предложил Колька. – И никто никогда не найдет, там же омут!
– Можно попробовать. Хотя за две тысячи и в омут полезут!
14
В омут не в омут, а к дирекции ОАО «Анисовка», располагавшейся на территории винзавода, где была резиденция Льва Ильича Шарова, пришло довольно много анисовцев. Они что-то там между собой сварливо шумели и норовили все вместе проникнуть в дирекцию. Стелла, секретарша Льва Ильича, несимпатичная, но ярко накрашенная девушка лет тридцати пяти, долго сдерживала их напор, а потом, заглянув в кабинет руководителя, пожаловалась:
– Прутся, как бешеные! Чего с ними делать-то?
– А чего хотят?
– Две тысячи получить.
– Какие две тысячи?
– Ну, им сказали, что тому, кто на воров покажет или кондиционер найдет, две тысячи заплатят.
– Кто?
– Вы.
– Вот болтать горазды! А что, они все кого-то видели?
– Будто бы.
Лев Ильич заинтересовался и вышел на крыльцо. Его дожидались бойкая Желтякова, похмельный Савичев, взбаламученный Геша, прихорашивающаяся Нюра, старуха Акупация и жаждущий правды Дуганов.
– Только по очереди! – предупредил Шаров-старший.
Все согласились и заговорили разом.
– По очереди, я сказал! – крикнул Лев Ильич. Начали говорить по очереди.
Желтякова заявила, что украл кондиционер Читыркин. Он у нее с огорода пленку парниковую унес в прошлом году, а в этом два бревна стащил с-под сарая, а у Клюквиных упер деревянные формы для делания кизяков, так что если кто и стащил кондиционер, то это он!
– Ясно, – сказал Лев Ильич. – Дальше!
– Как это дальше? А деньги за информацию? – взвилась Желтякова.
– Эту информацию я и так знал.
Желтякова взялась было спорить, но перебил Савичев. Он зычно пообещал Льву Ильичу, что лично он, Савичев, готов воров поймать своими собственными голыми руками в течение часа, но с условием: тысяча – авансом!
Лев Ильич попросил его удалиться, употребляя неделикатные выражения. Савичев поскреб в затылке и ушел. Если честно, он ни на что и не надеялся.
Геша сказал, что возле места, где, как все уже знают, прятали кондиционер, он сегодня кое-кого видел.
– Кого? – ухватился Лев Ильич.
– Извините, но я тоже без аванса не скажу! Тысяча! – уперся Геша, зная по опыту, что обещанного три года ждут. Он понимал, что, скорее всего, вторую тысячу ему не отдадут, но одну рассчитывал получить твердо. На его беду Лев Ильич ему не поверил.
– Ага! – сказал он. – Сейчас каждый мне скажет, что там кого-то видел.
– Каждый скажет, а я видел!
– Ну, кого? Скажи – и выдам аванс! А покажешь, где спрятано, сразу выдам всю сумму!
Это Лев Ильич сказал неосторожно. Геша тут же рассудил: в самом деле, зачем тратить ценные сведения? Лучше уж найти Володьку и Кольку, которые, как он легко догадался, сейчас перепрятывают кондиционер, застать на месте преступления и получить за это полную сумму!
С этой идеей он укатил.
Жеманно отмахиваясь от вонючего дыма мотоцикла, Нюра сообщила, что она никого не видела, но воспользовалась моментом и пришла ко Льву Ильичу насчет работы. Муж у нее, как известно, в отсутствии, а ей жить на что-то надо. При этом, само собой, тяжелой работы она выполнять не может в связи с некоторыми особенностями организма.
– А что бы ты хотела тогда?
– Ну, секретаршей у вас, – улыбнулась Нюра свежему, крепкому еще Льву Ильичу.
– Секретарша, между прочим, уже есть! – высунулась из-за спины Шарова Стелла. – И не просто секретарша, а секретарь-делопроизводитель! А у тебя восемь классов всего!
– Буквы писать хватит, – успокоила ее Нюра. – И дела производить тоже. Секретарше еще внешность нужна.
– У меня внешности нету? – возмутилась Стелла, искренне считающая себя красавицей и полагающая, что местные мужики до сих пор этого не поняли из-за грубости вкусов, а замуж не зовут потому, что просто боятся к ней подступиться.
– Внешности у тебя полно! – согласилась Нюра. – Даже слишком. Один нос...
– Что?!
Лев Ильич не дал вспыхнуть бабьей сваре, попросил Нюру зайти в другой раз.
Остались Дуганов и Акупация. Дуганов завел речь о том, что в воровстве виноваты не те, кто украл, а социальные условия, поощряющие воровство. Если бы людям платили вовремя зарплату... – и далее минут на пятнадцать.
Лев Ильич, как ни странно, выслушал. Он был руководитель все-таки из прошлого времени. Он это время помнил хорошо. Он помнил, каким незыблемым оно казалось. Да, сейчас остались только руины. Сейчас кажется крепким то, что пришло на смену. Но и оно ведь может рухнуть, а прежнее – вернуться. И бог ведает, где тогда может оказаться Дуганов, а где сам Лев Ильич. Поэтому он поблагодарил Дуганова и пообещал принять возможные меры.
Акупация же сразу потребовала две тысячи.
– За что, бабушка?
– Мне сказали, ты всем даешь.
– Я никому не даю. И не собираюсь.
– Ладно. Обойдусь на самом-то деле. Мне надо, – заглянула Акупация в памятную бумажку, – тысячу двести сорок шесть рублей двадцать восемь копеек!
– Ишь ты! А меньше никак?
– С какой стати? Это моя пенсия! На два месяца, паразиты, задерживают!
– А я при чем? Жалуйся моему брату, он власть!
– Да какая он власть? Деньги-то у тебя!
Акупация была по-своему права. Сколько она себя помнит, в совхозе были сельсовет и дирекция. Сельсовет считался властью, но, действительно, кроме выдачи справок ничего не мог. Председатель сельсовета был фигурой уважаемой, но беспомощной. В руках же директора была власть настоящая, серьезная. Экономическая – сказала бы Акупация, если бы знала это слово. Работой, финансами, строительством, хозяйством, то есть жизнью как таковой ведал именно директор. Была еще одна голова этой трехголовой гидры: парторг. Но кроме того, что он проводил какие-то собрания и заставлял совхозных рабочих подписываться на газету «Правда», Акупация о нем ничего не помнила.
Из этого можно сделать неожиданный, но закономерный вывод: на селе советской власти в последние десятилетия фактически не было, партийная существовала бледной тенью, была одна лишь экономическая с худосочно социалистическими признаками; следовательно, социализм кончился раньше, чем нам об этом объявили (при этом есть сомнения: а был ли он вообще?).
Пересказывать прения Акупации и Льва Ильича не будем. Свои кровные тысячу двести сорок шесть рублей двадцать восемь копеек она из директора не выбила, но двести рублей он, между прочим, ей все-таки дал – и даже без расписки.
