– Мужики, я бы рад, но сам в долгах!
– А перезанять у кого-нибудь? – подсказал Хали-Гали.
– Кто мне даст?
– Клавдия-продавщица даст, она к тебе нормально относится, ты же ей машинку швейную задаром починил, сам хвастался.
– Натурой даст, в смысле – водкой. А так нет, – со знанием дела сказал Мурзин.
Хали-Гали тут же придумал:
– А давай водкой возьмем! Возьмем – и продадим кому-нибудь. За бутылку как раз пятьдесят дадут.
– Он мне семьдесят должен, – уточнил Суриков.
– Двадцать потом получишь! – обнадежил его Хали-Гали. – Тебе не к спеху, а мне прямо сегодня надо.
А разговор этот, надо заметить, состоялся на территории винзавода, где Мурзин чинил электромотор. Лев Ильич увидел беспорядок, подошел:
– Это что тут такое? На троих соображаете?
Мурзин не любил несправедливых обвинений:
– Извините, Лев Ильич, но вы оторвались от народной жизни! На троих давно никто не соображает. На троих откуда пошло? Я еще помню: водка три шестьдесят две стоила. Трое по рублю, ну и у кого-то еще мелочь есть. Вот и на троих.
– Три шестьдесят две она стоила после! – поправил Хали-Гвали. – А до этого два восемьдесят семь. По рублю, правильно, а на сдачу – плавленый сырок!
– Размечтались, я смотрю! – уличил Лев Ильич. – Марш отсюда все!
Что ж, мужики переглянулись и пошли прочь. В том числе обиженный Мурзин.
– Мурзин! – окликнул Шаров. – Александр! Тебя это не касается! Работай давай!
– Вы сказали все, Лев Ильич.
– Не придуривайся! Я тебя в виду не имел!
– Именно что не имели в виду! – окончательно оскорбился Мурзин. – И я не придуриваюсь, а веду образ жизни! И попрошу не кричать!
С этими словами он ушел, ведя за собой Хали-Гали и Сурикова, а Шаров-старший возмущенно сказал присутствовавшему при этой сцене технологу Гевор-кяну:
– Вот как с такими людьми работать, Роберт Степанович? Когда такое отношение?
– Если это вопрос, могу ответить, – философски сказал Геворкян. – Чтобы люди уважали производство, они должны уважать продукт! Мы гоним такой продукт, который уважать нельзя, это не вино, а отрава! А вот если бы мы производили тот же кальвадос!.. – Геворкян сложил пальцы щепоткой. – Там один запах облагораживает!
– Рано об этом думать! – хмуро сказал Лев Ильич. – Вот на ноги встанем, тогда.
И сердито пошел с территории, а Роберт Степанович смотрел ему вслед, прищурясь, и, настроенный на обобщающий лад, тихо сказал:
– Вы-то давно на ногах. А люди-то все еще на карачках...
5
Не на карачках, а как раз на своих ногах пришли трое к Клавдии-Анжеле, поэтому она изумилась их просьбе:
– Вы очумели, мужики? Среди бела дня водку им даром давай!
– Можно не водку, можно пятьдесят рублей. Взаймы.
Взаймы Клавдия-Анжела тем более отказалась дать: наличные деньги у нее на строгом учете. Поэтому, немного еще поломавшись, выдала все-таки бутылку.
– И стакан, что ли? – понимающе спросила она.
Но, к ее удивлению, от стакана мужики отказались.
Они обошли всю Анисовку, но никто не захотел купить водку. Или потому, что свой самогон был. Или своя водка имелась. Или не было ни того ни другого, но не хотелось водки, да и все тут. Это в Анисовке тоже случается.
– Кому ж продать-то? – озадачился Хали-Гали.
Суриков воскликнул:
– Знаю кому! Кравцову! Он самогон не пьет. Тошнит, говорит, с непривычки.
– Придумал! – не одобрил Мурзин. – Участковому водку продавать? Ты в чьем уме, Вася? Он, кстати, не только самогон – он, похоже, и водку не пьет.
– А у меня план есть!
У Сурикова действительно созрел хитроумный план. Придя к Кравцову, он сделал свое предложение, объяснив его так:
– Ты пойми, Сергеич, если не купишь, я ведь выпью. А мне захотелось Наталье, только не смейся, захотелось мне подарок ей сделать. А денег не хватает. Хорошо будет, если я вместо подарка напьюсь?
– Плохо будет, – не мог возразить Кравцов.
И ради чужого семейного счастья купил бутылку.
Цезарь присутствовал при этом и, если бы умел говорить, сказал бы Кравцову, что его собственное семейное счастье отсутствует по непонятно чьей вине. Почему Людмила Евгеньевна не едет? Почему сам Павел Сергеевич не едет за ней? Почему он занят какой-то странной работой: то огороды разгораживал, то провода восстанавливал? Непонятно!
А Хали-Гали, Суриков и Мурзин, получив, наконец, пятьдесят рублей, рассуждали.
– Вот, – сказал Суриков. – Я тебе, дед, отдаю пятьдесят рублей, и я тебе не должен, так?
– Так.
– А ты мне остаешься должен двадцать. Так? – спросил Суриков Мурзина.
– Так, – согласился Мурзин.
Но тут сам Суриков, предложивший это, не согласился:
– Постой! Что-то я не понял! Ты был мне должен семьдесят рублей. Так?
– Ну, так, – не спорил Мурзин.
– Ты не дал мне ни копейки – и вдруг остаешься должен только двадцать! Это что за фокус?
Мурзин тоже озадачился. Но тут же просветлел:
– А пятьдесят за бутылку?
– Но бутылку-то Клавдия дала!
– Но взял-то ее я!
Суриков помолчал, производя в уме какие-то вычисления. И тоже просветлел:
– Ясно! То есть ты, Саш, должен Клавдии-Анжеле пятьдесят, так?
– Вот новость! – рассердился Мурзин. – С какой стати? Ну да, взял я, но взял-то для Хали-Гали! Теперь он ей должен. Неси, старик, ей полста!
– Это как же? – растерялся Хали-Гали. – Зачем я их понесу, если они мои? Мне их Вася отдал!
– Да отдал-то он не свои, а те, что за водку получил, а водку взял я – для тебя! – объяснил Мурзин.
– Если для него, – засомневался Суриков, – то ты мне, Саш, обратно семьдесят должен!
Суриков и Мурзин посмотрели друг на друга с полным непониманием. Они зашли в тупик.
– Начнем по порядку, – сказал Мурзин. – Ты старику должен пятьдесят...
И они заново начали свои подсчеты, но Хали-Гали не стал дожидаться результатов.
6
Хали-Гали не стал дожидаться результатов, твердо зная, что деньги – его. Он отправился к Стасову, уточнил цену удочки и записал на бумажке ее название, чтобы не ошибиться. После этого хотел было идти к дороге, чтобы дождаться межрайонного автобуса, но выяснилось, что Володька и Колька едут в Полынск на машине, выделенной Шаровым-младшим. Володька вознамерился купить большой телевизор, а Кольке Даша дала денег на специальные детские продукты для малыша, которых не было в анисовском магазине. А заодно, оглядев Кольку, добавила ему на джинсы.
