Ну и так далее, все понятно. Илью замучила бессонница, несмотря на юный возраст, он потерял аппетит (потому что в хорошей столовой этого замечательного детдома всегда был выбор – либо, например, сосиски с капустой, либо сардельки с макаронами, но и то, и то нельзя, а не можешь выбрать – оставайся голодным, вот он и оставался), он похудел, осунулся, стал нервным и подозрительным. Подойдет к нему товарищ: «Помнишь, что ты мне обещал?» А Илья обещал ему вчера в лоб дать за что-то, но потом сказал, что подарит марку страны Бурунди из своей коллекции. Илья мнется, не знает, как поступить, а потом и в лоб дает, и марку дарит.
Тогда он принял решение – пойти в Суворовское училище. Там, говорят, почти как в армии, никакого выбора. Что прикажут, то и делай, чем кормят, то и ешь. Он попросил родителей помочь, и они, внимательные люди, душевно отозвались на его просьбу, помогли.
Так Илья стал суворовцем, а потом и профессиональным военным.
Но болезнь его не отпускала. Он остался холостым, потому что не мог выбрать, на ком жениться. Он едва-едва добрался до звания майора и засиделся в нем – потому что слишком долго принимал решения, когда возникала необходимость их принять. Тут его уволили по выслуге лет и ввиду сокращения армии, и Илья Ильич окончательно захворал. Гражданская жизнь каждый день и каждую минуту ставила его в тупик. Постоянно возникали ситуации выбора. Он с ностальгией, то есть со светлой печалью, вспоминал времена своей молодости, которые пришлись на переломный период в истории России, когда в магазинах был тотальный дефицит, ввели талоны, зато – никакого выбора. Мыло одного вида, макароны одного сорта, колбаса тоже – и еще скажи спасибо, если она есть. Зато никаких мучений.
В довершение всех бед Илья Ильич поселился в доме на углу оживленных улиц, а магазин был через дорогу, а переходить нужно на светофор, но как перейти, если на красный, само собой, нельзя, а на зеленый едут машины, которые заворачивают. Илья Ильич решил ходить на желтый и очень скоро попал под машину.
Лежа в больнице, он наткнулся в газете на объявление доктора Страхова: «Лечение неврозов, фобий, навязчивых состояний», вырезал это объявление и в первый же после выписки день отправился к профессору.
Так он попал сюда.
И пригодился: БГ, склонный к категоричным решениям, чувствовал необходимость присутствия рядом человека, который сдерживал бы его своими сомнениями. Поэтому он присвоил Илье Ильичу звание полковника и назначил начальником штаба.
Здесь Илье Ильичу стало получше, но болезнь пока не прошла. Например, полковник долго не мог решить, как к нему обращаться. Просто «полковник» – неудобно, он не совсем настоящий полковник. «Илья Ильич» – слишком по-граждански. «Начальник штаба» – безлико. И он придумал: «Товарищ начальник штаба полковник Илья Ильич Обломский». Подчиненные так его и называли. Иногда называл и БГ – подшучивая, но считаясь с хворью Ильи Ильича.
Полковник закончил свой откровенный рассказ как раз в тот момент, когда БГ вернулся в зал. Он переоделся в цветастый халат с поясом, свисавшем кистями. Видимо, генерал не чужд был роскоши. И он совсем не был похож на того грубого вояку, который встретил Вика и Ника в день их прибытия.
Генерал, усевшись в глубокое удобное кресло, спросил Ника:
– Сбежал, значит, из больницы?
– Я? Нет. То есть… Мы просто ушли.
– Ладно. Если было бы надо, я бы вас вернул в одну минуту. Скажи спасибо профессору, он меня убедил, что это необходимо для эксперимента. Ну, и как тебе здесь?
– Мне здесь очень нравится!
– Неужели? И ты пришел мне это сообщить?
– Нет, мы по другому поводу, – солидно сказал Ник.
– У, как все серьезно! Ну, излагай, чего вам не хватает?
– Дисциплины! Командования! Мы хотим тоже быть солдатами! – храбро сказал Ник.
– Да? Как ты думаешь, господин-товарищ начальник штаба полковник Илья Ильич Обломский, врет он или нет?
– Я? – не ожидал вопроса Обломский. – Одно из двух: либо врет, либо говорит правду. Или даже одно из трех. Третье: лукавит.
– Ничего я не лукавлю! – обиделся Ник.
– Вот именно! – поддержал Мишка. – Мы на полном серьезе!
– В казарме жить, строем ходить, учиться военному делу настоящим образом? – уточнил БГ.
– Да.
– И ты тоже? – приветливо посмотрел генерал на Машку.
– А что я, хуже? Только в мальчишеской казарме я жить не буду. Или хотя бы занавеску мне сделайте.
БГ подумал, постучал пальцами по ручке кресла.
– Ну что, возьмем их? – спросил он полковника.
– С одной стороны, почему не взять: смена нам нужна. С другой стороны, от них сейчас никакой военной пользы. С третьей стороны, пусть все видят, что наши дети – патриоты. С четвертой стороны, подумают, что мы их заставили. С пятой стороны, это поможет нам держать подростков в подчинении. С шестой стороны, они и так фактически в подчинении…
Полковник насчитал восемь сторон «за» и ровно столько же «против», то есть всего шестнадцать. БГ внимательно слушал. Он не ждал от Обломского решения – все равно ведь решать не начальнику штаба. Он именно хотел выслушать аргументы за и против, потому что Обломский, рассуждая, забирался в такие глубины вопроса или проблемы, до которых БГ сам никогда бы не додумался.
На этот раз равный баланс аргументов и контраргументов его смутил. И он позвонил Страхову.
– ПрофЭссор, у меня тут айнэ кляйне проблемка, – сказал он. – Молодые люди, страбыты, просятся, чтобы из них воинское формирование образовали. Типа, ну, кадетский корпус, что ли. Как ты считаешь?
Страхов что-то говорил – довольно долго.
БГ, выслушав, сказал:
– Я, в общем-то, тоже так думаю. Просто – как бы посоветовался.
Он отключился, сунул телефон в карман и осмотрел страбытов, отечески улыбаясь. Он улыбался так широко, так добродушно, что невозможно было удержаться и не улыбнуться в ответ. И Машка улыбнулась первой, а за нею Ник, а потом уж и обычно очень серьезный Мишка.
И тут же БГ сомкнул губы резким движением – как рыба захлопывает рот, проглотив малька. И глаза выпучил – тоже как рыба. И заорал – уже не как рыба, естественно, а как тепловоз, если уж с чем-то сравнивать, который оглушительной сиреной прогоняет шального человека, оказавшегося перед ним на пути.
– Вы как стоите, недомерки! Руки по швам! Головы выше! Глаза ниже! Молчать и слушать! Хотите в солдаты – сами напросились! Назад дороги не будет! Буду муштровать вас сам лично с утра до вечера! Служба вам не мед и не сахар, ясно?
– Ясно! – пискнул Ник.
– Тебя не спрашивают! Говорить только с моего разрешения. Ясно?
На этот раз Ник был умнее, промолчал.
– Я спрашиваю: ясно? – заревел БГ.
– А сейчас можно говорить? – спросила Машка.
