– Конечно, – засветился Пятница. – Я же объяснял вам – я счастлив при любых порядках. Я не могу быть несчастным.
– А я могу! И буду, если не обеспечите мне встречу с вашими управителями! Ясно? Я женщина спокойная, но если меня разозлить… Я ведь не шучу, я вам тут разгром устрою!
Пятница продолжал улыбаться, хотя и с долей грусти, потому что ему было жалко это женщину.
Настя подумала, что Пятница не принимает ее слов всерьез.
Она схватила вазу с цветами и разбила ее.
Пятница улыбался.
Настя взяла другую вазу, поменьше, и кинула ею в огромное зеркало, разгрохав его вдребезги.
Пятница улыбался.
Настя, взяв за ножку торшер, начала громить все, что попадалось.
Пятница улыбался.
Настя растерянно огляделась: все уже было разбито и поломано.
Эх, гранатомет бы мне, подумала она. Настя не служила в армии и никогда не держала гранатомет в руках, но видела во всяких глупых боевиках (кто из нас не смотрел боевиков!), что он из себя представляет.
И вдруг ощутила в руках что-то тяжелое.
Гранатомет. Точь-в-точь такой, как в боевиках.
Пятница продолжал улыбаться, но побледнел.
– Вы можете меня убить, – сказал он.
– Как это? Тут живут вечно, сам говорил!
– Да. Если смертельно не заболеют и если никто не убьет. Это случается. Я не хочу – я тогда перестану быть счастливым!
– Вы все перестанете тут быть счастливыми, если не отдадите мне моих детей! – закричала Настя.
Но убивать Пятницу она не хотела, она понимала, что тот не виноват.
Настя выскочила на балкон. Увидела, как обычно, толпу фанатов, на которых не обратила внимания. В одном из фильмов, который она видела, был эпизод, когда герой взрывал гранатометом телефонную будку. Точно такую же Настя разглядела на углу улицы – и вокруг никого. Настя прицелилась, пошарила, нащупала выступ, догадалась, что это спусковой крючок, нажала…
Ее отбросило выстрелом назад, но она тут же вскочила и увидела, как будка взлетела вверх вместе с огромным языком пламени.
Фанаты восторженно вопили – им понравился эксцентричный поступок звезды.
– Еще! Еще! Еще! – скандировали они.
– Замолчите, уроды, разрази вас гром! – гневно закричала Настя.
И гром тут же разразил фанатов.
То есть так показалось, на самом деле он прогремел в небе, потом сверкнула молния, многие фанаты попадали от страха.
– Ага! – потрясала руками Настя. – Действует? Вам еще?
Вскоре началось что-то невообразимое: гром гремел непрерывно, молнии сверкали одна за другой, и уже было непонятно, после какой из молний гремит гром, казалось даже, что сначала гремит гром, а уж потом сверкает молния, что противоречит, как вы знаете, законам природы, а если кто не знает, пусть бросает сейчас же эту книгу и берется за учебник. Прочитаете страниц пять – возвращайтесь. Продолжим с того же места.
…
Вернулись?
Продолжаем.
Итак, «ревела буря, дождь шумел, во мраке молнии блистали, и беспрерывно гром гремел, и ветры в дебрях бушевали», как поется в одной народной песне на стихи поэта К. Рылеева.
Настя сама не ожидала, что так получится: вокруг всё действительно разбушевалось, заблистало и загремело. Даже фанаты разбежались, хотя и были призраками. Их можно понять: они-то призраки, но гром и молнии – настоящие!
А в ЦРУ Председатели Ольмек и Мьянти получали множество электронных посланий и мысленных импульсов от обитателей Бермудии с одним и тем же вопросом: что происходит? Может, это предвестие землетрясения? Может, где-то в Бермудии извергается вулкан?
Они и сами, видя, как носятся темные тучи и молнии озаряют грозовое небо, были поражены.
– Это десятый уровень воображелания! – сказал Ольмек с тревожным недоумением.
– Точно! – подтвердил Мьянти – тоже с недоумением, но радостным.
– Чему вы радуетесь, уважаемый враг? Эта неистовая Настя может сильно повредить систему вечно желанной Бермудии, да цветет она вечно!
– Давно пора повредить систему вашей вечно желанной Бермудии, чтоб ей пропасть!
– Она такая же наша, как и ваша!
– Возьмите ее себе! – желчно сказал Мьянти. – Лично я не понимаю, почему бы маме ни встретиться с детьми?
– Им сейчас не до этого. Они сейчас о ней не вспоминают.
– Но мы можем помочь.
– Ладно, – сказал хитроумный Ольмек, которому в голову пришла некая мысль. – Пусть встретятся. Насте станет хорошо. Она захочет остаться. Один голос не в вашу пользу.
– Да, – согласился Мьянти. – Это возможно. Тогда что будем делать?
– Надо ее утихомирить. Например, сделать так, чтобы у нее прошла головная боль. Это в наших силах.
– Мы запретили людям высшего уровня прямое вмешательство в желания, мысли, ощущения и чувства людей.
– Брось, Мьянти, – махнул рукой Ольмек. – Прямое, косвенное, как ни назови, сам знаешь, когда ты можешь заставить другого человека что-то сделать, трудно удержаться от искушения. Вспомни, когда тебя не захотела полюбить Сильвия сто семнадцать лет назад…
– Нечего ворошить прошлое! – резко оборвал Мьянти. – И мне очень стыдно за этот поступок!
– Стыдно не стыдно, он был совершен! – заметил Ольмек.
– Хорошо, хорошо! Но все-таки без ведома Насти я не стал бы вмешиваться в ее сознание. Необходимо получить ее согласие.
– Она согласится. Кому понравится перспектива вечной головной боли?
– Надо только предупредить, чтобы она хранила это в тайне. Если узнают, что мы способны убрать боль у многих людей…
– Не способны. Сам знаешь, при этом частичка боли, пусть незначительная, переходит к нам. От одного, двух, даже десяти – еще ничего, я в себе ношу неприятные ощущения от пятнадцати человек, – поморщился Ольмек, – но взять боль всех никто не может. Нас, двенадцатиуровневых, всего двое. Да еще несколько десяти– и одиннадцатиуровневых.
– Верно, – вздохнул Мьянти.
После этого Ольмек, сосредоточившись, послал Пятнице мысленное сообщение, которое, преобразовавшись, пришло к нему в виде нескольких строчек на его коммуникатор.
Он прочел, вышел на балкон, где Настя продолжала размахивать руками, и прокричал, перекрывая грохот грома:
– Вам делают предложение! Вы терпите еще пять дней, а за это навсегда избавитесь от головной боли!
– Иди отсюда! – невежливо отмахнулась Настя. – Нет у меня никакой головной боли!
На самом деле она у нее была, но Настя ее сейчас не чувствовала.
