– Ты что творишь, Родя?! С «катушек» совсем съехал? «Резьбу» сорвало на хрен?! За это срок нехилый нам живо намотают, на необходимую оборону не посмотрят!
Пасюк ошалело посмотрел на молодого приятеля, от которого он никак не ожидал подобной прыти.
«И откуда столько лютости взялось у парня?!»
А тот с изумлением рассматривал свою собственную ладонь, будто в первый раз ее увидел.
Ряженый красноармейцем лежал у них под ногами, с его рта толчками выплескивалась густая дымящаяся кровь – он хрипел, царапая доски корявыми пальцами. И шея неестественно выгнута – слишком сильный оказался удар, сломавший шейный позвоночник.
– Капец котенку, ласты склеил!
Кратко и глухо констатировал следствие схватки Александр и только сейчас опомнился. Посмотрел на второго тюремщика – тот уже не двигался, с прокушенной губы по подбородку текла кровь. И именно вид этой алой жидкости снова его взбесил – семь бед, один ответ.
– Их трое осталось, Родя. Теперь нам нужно всех насмерть валить, чтоб другим неповадно было!
Пасюк крови и трупов совершенно не испугался – и дрался часто в молодости, проливая свою и чужую юшку, и в тайге, встретившись с лихими людишками, в бытность своей работы егерем, двух браконьеров лично застрелил. Напарнику его тогда не повезло – первым шел и словил в упор картечный сноп в грудь, всю разворотило. Он потом его на руках держал, глотая соленые слезы. Так что привык к смертушке, не испугала она его.
И хуже – кровь ударила в голову, так часто бывает.
– Посадят ведь, Саныч!
– Ни хрена, на состояние аффекта спишут! Любой судья за этих мужеложцев срок нам условным сделает – они же нас хотели трахнуть, твари! Не мы их! Надо же, кинжал у этого прямо настоящий!
Он хладнокровно наклонился над трупом и с лязгом выхватил из ножен бебут. Таким ему приходилось уже пользоваться на занятиях, правда, на счет своих фехтовальных способностей, он не обольщался. Так, для показухи целый месяц учился, крутя казачью шашку в кисти чуть ли не до вывиха, не для боя. Чтоб впечатление на незнающих произвести да перед молодыми бабенками похвастаться.
Ну и бебутом заодно немного поучился, техника одна, только клинок у него чуть короче, чем у шашки. А вот обычный нож совсем других тренировок потребовал, совсем иные оказались с ним приемы.
Клинок, причем остро заточенный, заиграл в руке, и Александру даже показалось на секунду, что сталь испытывает сама нетерпение. Это ощущение и снесло окончательно «крышу»…
Родион Артемов
Родион растерянно посмотрел на Пасюка, что в теплых кальсонах, но с длинным кинжалом в руке, рванулся к открытой двери раненым быком, и перевел взгляд на лежавшую на полу винтовку.
Решение пришло к нему мгновенно – бросить товарища, старшего брата-казака, что спас его от смерти в буране, он никак не мог, а потому наклонился над оружием.
Легендарная «мосинка» оказалась чуть-чуть тяжелее учебного «калаша», который он один раз разбирал-собирал на военных сборах, что проводили в станичной Управе при церкви, длинной, с торчащим штыком, который так и норовил ткнуться, а потому очень неудобной. Такой орудовать придется как копьем, только втыкать, куда придется.
Со штыком наперевес Родион бросился в дверь, сумев представить себя со стороны в самом героическом свете – израненный коварными супостатами казак идет в последнюю атаку, как легендарные каппелевцы, искренне надеясь своим решительным видом обратить здешних коммунистов в бегство. А если что не так пойдет, то Артемов был твердо уверен, что Пасюк его выручит.
Но, выскочив во двор, он тут же наступил на тело в серой шинели. И взвизгнул – вокруг разливалась кровавая лужа, яркая даже на загаженном сером снегу. Потом Родион увидел Пасюка, совершенно озверелого и громко матерящегося – тот втыкал бебут, словно штырь, в бедро лежащего под ним второго солдата, который в свою очередь истошно кричал, сотрясая вечерний морозный воздух.
Такой вопль Артемов однажды слышал в деревне, в своем раннем детстве, как раз перед школой, когда гостил у бабушки – дед тогда резал во дворе свинью!
Заполошный, леденящий сердце холодными тисками, полный смертного ужаса крик!
И тут он увидел, как из всех строений, окружавших просторный двор, посыпались все такие же ряженые люди, как вошедшие в недавнее узилище – в серых шинелях и грязных полушубках, в папахах, многие сжимали винтовки в руках. Были среди них и другие, хотя и немного, наподобие тех, кто их пленил – но разноцветные красные и синие «разговоры» на форме ввели его в ступор на добрую секунду.
«Да откуда вас столько взялось, как тараканов?!»
Ненормальность происходящего настолько поразила его сознание, что Родион заполошно закричал во все горло, всем инстинктом ощутив, что сейчас их будут просто убивать, шкурой своей понял, что заледенела по хребту нестерпимым ужасом.
– В очередь, сукины дети, в очередь!
– Саныч! Да их тут как грязи!
Артемов стрелял один раз из ружья, там тоже нужно было передернуть затвор, как на этой винтовке. Однако, к его великому изумлению, рукоять затвора так и осталась недвижимой, хотя он рвал ее всеми пальцами. А между тем народа в просторном дворе все прибывало, лица людей, искаженные злой яростью, оптимизма не прибавляли.
Родион огляделся загнанным зайцем и увидел, как на Пасюка набегает красноармеец в буденовке, с обнаженным клинком в руке. Он его узнал сразу же, именно этот хмырь ударил подъесаула прикладом по лицу, а потом скрутил и его самого.
– А, сука! Зарублю сволоту!
Судя по дикому реву Александра, тот тоже опознал своего недавнего обидчика. И с хриплым матом кинулся на него, высоко подняв сверкающую сталь бебута для удара.
Звяк!
Клинок был вырван из рук Пасюка сильным ударом и улетел куда-то в снег. Но приятель, с тем же диким звериным воплем, в единый миг преодолел расстояние до врага, и впился тому зубами в лицо, рыча голодным псом. Теперь истошно взвыл ряженый, пытаясь отодрать от себя озверелого казака, громкими воплями призывая на помощь.
– Ну, мля, офицерик!
Так и держа винтовку как весло на высоте груди, Родионов растерянно посмотрел в сторону свирепого до ужаса голоса, что раздался почти рядом. На него бежал человек в солдатской шинели, направив прямо в живот ствол винтовки с острым жалом штыка.
– Живьем брать офицеров! Живьем!!! Убьете, всех под трибунал отправлю! Под расстрел пойдете!
Резкий голос с высокого крыльца, принадлежащий неизвестному в черной кожаной куртке, будто сошедшего с кинолент, посвященных ЧК, словно остановил солдата, и острое жало штыка, вместо того чтобы проткнуть Родиона, вильнуло в сторону.
Подхорунжий вышел из ступора и лягнул солдата что было сил, не желая оказаться куском мяса на остром шампуре. Удар пришелся тому в коленку, однако напор оказался настолько велик, что ряженый буквально отшвырнул своим плечом Артемова назад.
