— Вспомни «Бремя белого человека» Редьярда Киплинга. Кто, если не мы?..
— Не замечал за тобой любви к поэзии, — удивился Игорь.
— Киплинг хоть и англичанин, но прав. Уйти — не выход. Нас не оставят в покое. Уступить — показать слабость. Непременно вцепятся. Целая стая прибежит кусать за пятки.
— Значит, это никогда не кончится…
— Никогда не говори: все было зря, — сердито сказал Сашка. — Когда я слышу: «Афганский синдром», — я либо сразу посылаю собеседника, либо просто ухожу, в зависимости от того, кто мне это сказал и в какой ситуации. Нет никакого «афганского синдрома»! Пусть американцы плачут по поводу Вьетнама. Да, я убивал. И что? Я не чувствую себя проигравшим, и совесть меня не мучает. Я сделал, что мог и насколько мог. Мне плевать на политические расчеты политиков. На рост влияния США или свержение светского правительства исламистами, выходящими на нашу границу и мечтающими распространить влияние на север. Мы выполняли свою боевую задачу согласно присяге. Правильность или праведность войны — побоку. Войны начинают не солдаты. Мы воевали за свою жизнь и жизнь своих товарищей. За тех, кто просто живет в стране за нашими спинами. Что и как там происходило — это совсем другой вопрос, и не считаю правильным происходящее замалчивать. Мы совсем не ангелы и вели себя далеко не лучшим образом, но это война. Снаряды и пули не убивают избирательно, тщательно отсеивая посторонних гражданских, если из кишлака стреляли. В борьбе с партизанами гуманизм очень быстро испаряется. Увидишь один раз своего умирающего друга — и жалость к врагу пропадает. Нет для нее места.
Он плюнул в открытое окно и после короткой паузы продолжил:
— В ста двадцати километрах от Кандагара есть замечательное место. Десяток роскошных домиков с мраморными полами, стенами из гранитных блоков и с прекраснейшей облицовкой. Мебель антикварная. Асфальтовые дорожки и ухоженный сад с фруктовыми деревьями. Еще взлетно-посадочная полоса, водонапорная башня и кирпичная стена вокруг. То ли загородная дача афганского шаха, то ли дом отдыха для богатея. Курорт. Если не обращать внимания на табличку у входа в центральном здании с фамилиями, именами и званиями. Больше сотни, и внизу еще место оставлено. У половины и могил нет. Домой отправляли пустые запаянные гробы. Никто из них не хотел умирать. Вот твоя задача — не забывать об этих людях и отдавать им должное, показывая историю такой, какая она есть. Грязной, кровавой, с постоянным голодом, усталостью и страхом — без прикрас. Честно. Все. Мы вернулись и имеем право рассказать. Лучше так, чем держать в себе. Боевые действия для меня закончились. На окружающих людей бросаться не тянет. Все это осталось там. А здесь я собираюсь жить. У меня еще много дел ожидается, и в будущем я добровольцем проситься не стану. Уклоняться — нет. Не буду. А рваться в первые ряды, имея за спиной семью, — увольте. Воевать можно и нужно, защищая свою семью, свой дом, страну. Все остальное — хрень, но понимание приходит задним числом. Наверное, потому в армию и призывают молодых. Они еще не знакомы со смертью, не видели толком жизни и считают себя бессмертными. Согласен?
— Да… Наверное.
— Вот и прекрасно.
— Все-таки возвращается память? — спросил, помолчав, Игорь. — Базу помнишь. Да и вообще. Эмоционально и путано. Задело тебя.
— По ночам, во сне, мне нередко крутят кино. С эффектом присутствия, но вроде со стороны.
— А мне вот постоянно снится, как я хожу. Но это не о прошлом. Мечта. Почему-то хожу и хромаю. Ноги на месте, а все равно хромаю.
— Неизвестно еще, что хуже. Подобные мечты или мое. Вечно куски без всякой системы и порядка. То пара месяцев назад, то пара лет прошла. Никакой системы и последовательности.
— Можно подумать, кто-то помнит подробности недельной давности. Что ел и с кем разговаривал. Или где был год назад.
— Утешил. Тоже правда. Лишнее не удерживается. Не нужен тебе номер телефона — моментально исчезает из памяти. Самое яркое сохраняется, а будни стираются намертво. Без надобности. Проблема — все больше вспоминается не слишком приятное. Иногда, — признался Сашка, — я об этом жалею. Лучше бы и не возвращалось. Я был не очень располагающим к себе типом. Вечно кому-то что-то доказывал. И завалить кого — как два пальца об асфальт. Даже повода особого не понадобится. Не так посмотрел — достаточно. Я к нему, понимаешь, с добрыми намерениями, а он плюет в душу. Нет у меня желания один раз проснуться и выяснить — я — это не я сегодняшний, а я тогдашний. И все вокруг уже до фени.
— Глупости. Никуда новый опыт не исчезнет. Ты месяцы жил и не срывался. Захочешь — сможешь. Все упирается в причину. Ради чего ты действуешь. Ради кого… Ха, — пробормотал Игорь, — а ведь можно классную вещь сбацать. Из армии он вернулся совсем другим человеком, серьезным, сдержанным, целеустремленным. Пример для подражания. И все было хорошо, пока… Однажды ночью очнулся, а вокруг неизвестно кто. Вынул ножик и…
— Игорек, — очень ласково предупредил Сашка, — если на меня после твоих писаний начнут показывать пальцем, я ведь тебе ручки поотрываю шаловливые.
— Если нельзя, но очень хочется, значит, убираем любые неподходящие намеки, переписываем биографию — и пойдет товарищ по ночам на улицы. А днем ничего не помнит. Серьезно, психологический детектив.
Игорь глубоко задумался. В глазах появился азартный блеск. Натурально в голове рождается маньяк.
— Я лучше поеду, — опасливо сказал Сашка, — пока прямо на глазах в вампира не превратился.
— Вампиры — это у них. На Западе. У нас ничего хуже лешего не попадается. И вообще я реалист. Магия-шмагия… Не люблю.
— Вот и отнесись реалистично. Не хватайся одновременно за два сюжета, один заканчивай. Писатель! — сказано было с ударением на «и». — Да, — вспомнил, — держи. Только не свети. Потом понадобится — здесь обойдешься.
Искусственная ступня к протезу крепилась особым ключом. Два болта необходимо было поворачивать одновременно, и для этого существовал специальный инструмент. Инвалидам, естественно, его на руки не давали, а сделать — еще та морока без образца. Любое крепление рано или поздно разбалтывается, особенно если не смотреть с восхищением на протез, а ходить на нем. Понадобится — приходи, с удовольствием поможем, а дать в подарок или продать инструкция не разрешает. Хорошо звучит, если живешь близко.
— Я-то думал — зачем ты в мастерские вчера заходил?.. — пряча в карман изогнутый инструмент, обрадованно сказал Игорь. — Тихо слямзил и ушел — называется, нашел. Узнаю армейскую выучку.
— И это я тоже прекрасно умею. Иногда прохожу мимо магазина и смотрю: его ж подломить — как два пальца… Мы с парнями продсклад в Герате брали охраняемый, и никто не заметил. Крышу разобрали. Потом две недели с летных пайков жирели. Их кормили не в пример остальным. Зато абсолютно не умею разговаривать с ребенком. Или на команды тянет, или как с ровесником говорю. Так она ж не мальчик.
— Ха, еще неизвестно, кто кого воспитывает в первую очередь: родители детей или дети родителей. Набирайся пока опыта на будущее. Бывай. Мне еще положено совершить прогулку.
