Ага, одобрительно что-то мыча мысленно, согласился Сашка. То-то от тебя несет прямо с утра.
— Вот повысили тарифы — и люди вообще садиться перестали, а план дай! Никого не волнует! Я, что ли, счетчик устанавливаю?
— За нами с самого аэропорта черная «победа» идет, — доложила по-английски Надя.
— Тебе показалось, — ответил Сашка на том же языке.
— Нет, и в Новосибирске ехали. Я думала, случайность, а здесь то же самое. Папа, что происходит? Ты поэтому сорвался и повез нас в Верный, не дожидаясь экзаменов? Это из-за моих родственников?
— Честное слово, нет, — отперся Сашка, напрочь забывший про Дмитриевых. — Потом объясню.
Машину он и сам видел. Опять напоминание. Большая сложность приставить слежку. Не надо никому ничего объяснять. Следственное управление дало указание — и полная информация своевременно поступит Курнатову на стол.
— Если вы хотите, чтобы я не понимал, — косо посмотрев на него, заявил Костя, — переходите на немецкий. — Он обернулся и посмотрел назад. — Антенна на «победе». Радиотелефон.
Если уж что без сомнения и внесла Ксения Юрьевна в воспитание детей — так свою любовь к языку вероятного противника. Чуть ли не с пеленок она говорила с Костей на английском, не забывая вовлекать и Надю. Даже устраивала специально дни общения без русского. Сейчас они наверняка знали язык лучше него самого. Уж точно девочка забивала собственную учительницу в школе по всем показателям. А у него знания всерьез заржавели. Без применения они долго не лежат. Читал он практически свободно, по работе приходилось, а вот общаться было не с кем.
— Да не от тебя, — с досадой ответила Надя, — от водителя.
— У него от этого уши даже вытянулись, так интересно. Вы только никому не говорите: мы шпионы, — поставил шофера в известность по-русски Костя, нахально улыбаясь, — наша фамилия Бонд. И папа у нас Джеймс Бонд. А этот мужчина так… сопровождающий телохранитель.
— Пороть детей все-таки жестоко, — признал Сашка, — вот подзатыльник за глупость не мешает дать.
— Ой! — воскликнул Костя, поспешно отодвигаясь в дальний угол. — Дяденька шофер, я пошутил! Мы из советской разведшколы и готовимся к внедрению в американскую семью. Подменим их оболтусов, никто и не заметит. Только это секрет!
— Ремень — для некоторых лучшее лекарство, — пробурчал водитель. — Волшебная вещь. Сразу старших уважать начинают.
— Когда вашему будет лет двадцать, — убежденно сказал Костя, — он непременно все припомнит. А если и потом не хватит смелости, так тряпкой вырос.
Сашка повернулся и посмотрел многообещающим взглядом.
— Всем молчать! — приказал зло. — В тишине и спокойствии едем до остановки. Тебя, — это Косте, — касается в первую очередь.
Такси остановилось прямо у ворот, и водила даже помог вытащить чемоданы, так ему не терпелось свалить поскорее. Не понравились ему пассажиры.
От дома уже шла Грета в окружении своих трех белобрысых отпрысков. Старшему восемь, потом шесть и четыре. Чистая немчура — распланировано правильно, и все своевременно. И дети такие же. Хорошо воспитанные. Со старшими вежливые, не скандальные. Сами моют свою посуду, чистят обувь, застилают постель и складывают игрушки на место. Даже не ноют, когда отправляют спать. И это не означает отсутствия собственного мнения. Уже сейчас способны обосновать свое суждение и отстаивать его.
Вот почему у него так не получается воспитывать? Вроде нормальный ребенок, и не драчун, а обязательно выскажется, да еще в самое неподходящее время. Тяжко ему в жизни будет, если не дойдет, что иногда стоит язык и придержать.
Он поцеловал Грету в щеку и, не дав ухватить чемоданы, поволок их собственноручно. Сумку и Надя унесет, здоровая вымахала, не развалится. Костя уже принялся наставительно что-то объяснять малолетним приятелям. Он себя давно назначил атаманом и за большинство общих детских шалостей в последние лет пять отвечал единолично.
И не скажешь, что здесь еще десять лет назад стояла полуразвалившаяся халупа, купленная за гроши. Натуральные куркули проживают. Уж чем замечателен Игорь — так своим непревзойденным желанием хорошо устроиться. Вопрос денег с некоторых пор для него не стоит, и он размахнулся во всю молодецкую ширь.
Отгрохал натуральную барскую усадьбу. Двухэтажный деревянный дом с верандой и огромными окнами. Фундамент выкладывали по примеру дореволюционных особняков. Слой крупных камней, мелкая галька, песок. И дерево, и камни, и кирпичи рассматривались Игорем чуть ли не в лупу. Будто и не советский человек. Ему не требовалось срочно, он возжелал качества. Неторопливо и аккуратно, без трещин, гнилья и малейших перекосов. Стоило это очень дорого, но зато и результат оказался впечатляющим.
Отдельно во дворе имелись гараж, сарай, фруктовые деревья и цветник. Последнее — уже Гретина работа. Неистребимая женская привычка создавать уют, помноженная на немецкую педантичность. Вот мужу ничего такого не требовалось. Деревьев вполне достаточно. А то поливай, удобряй, подстригай. Нет в нем желания обустраивать палисадники — городской человек.
Внутри тоже совсем неплохо. На первом этаже большой длинный светлый зал, кабинет хозяина и спальня. Еще две комнаты, кухня и черный выход. Ванная с туалетом. На втором этаже еще две комнаты — и опять же туалет с душевой, в расчете на гостей. Ну и, как положено богатому человеку, куча подсобных помещений. Подвал, кладовки, чердак. У него любой чулан по размеру легко крыл стандартную комнату в панельном доме.
Хорошо устроился. Ко всему еще он теперь имел изумительную запись в трудовой книжке: «Находится на творческой работе». Реально ни одному участковому не понять, зато и придраться невозможно. Не кто-нибудь — член Союза писателей, и не бездельничает дома, а размышляет о творчестве. При советских тиражах он вполне может себе позволить за закрытой дверью сачковать, отдыхая от общественной жизни. Загнать его на субботник проблематично, а дела Союза писателей его мало волновали. Выбивать материальные блага через начальство Игорь брезговал. Хватало хороших отношений с местными большими людьми, гордящимися, что он не желает перебираться в Россию. Собственная знаменитость.
Игорь встретил на пороге, и процедура всеобщего обнимания-целования повторилась. Сашка нетерпеливо потоптался рядом и, затащив чемоданы внутрь, принялся показывать в сторону кабинета.
— Ого! — сказал с удивлением, попав наконец внутрь.
Он достал с полки книжку и перелистнул пару страниц. Здесь Игорь держал исключительно собственные сочинения, для чужих имелась серьезно разросшаяся библиотека в комнате.
— Это на каком языке?
— Вьетнамский, — мельком глянув, объяснил тот, — читают, как ни странно, «Про любовь». Причем южные, не северные. Говорят, очень похоже на их собственные дела. — Он хмыкнул. — Борьба с партизанами (если не давить, с какими именно, все одинаковые), и выбитый из нормальной жизни человек возвращается домой. Сами вышли на Госиздат и предложили сделать перевод. Семнадцатое издание — и шестое на иностранном языке! — объявил с гордостью. — Советские республики не считаю. На днях прислали авторские экземпляры. Одну книжку на полку для коллекции. Что с остальными делать, понятия не имею. Как-то не попадались мне в Союзе знатоки вьетнамского языка. Дарить и то некому. Зато гонорар не в рублях. Мне, правда, вместо валюты чеки в «Березку», но и так неплохо.
