В качестве рубежа обороны напрашивался возвышенный участок, где с двух сторон к дороге примыкали небольшие рощицы. Владимир Павлович скомандовал остановку и, пока подтягивалась растянутая вереница пушечного мяса, огреб первые издержки командования «демократической» армией. Командиры рабочих батальонов предложили провести митинг, чтобы бойцы прониклись революционной важностью момента. Их поддержал представитель Петросовета, выполнявший непонятную функцию между генералом, как бы командующим отрядом, и рабочими, признавшими в качестве власти Петросовет. Факт, что столичный Совет назначил Никольского командующим бригадой и, стало быть, делегировал ему часть своих полномочий и авторитета, для пролетариев слишком сложен в усвоении. Поэтому приказы нужно дублировать устами мужичонки в потасканном рабочем обмундировании, причем только с импровизированной трибуны, с потрясанием кулаком в воздухе и с магическими завываниями «именем революции», «смерть буржуям» и «вся власть Советам».
С морячками получилось еще забавнее. Они собрали митинг на тему, стоит ли вообще воевать, не лучше ли разойтись по окрестным селам. Крестьянки, лишенные мужиков, мобилизованных на фронт, представлялись куда более достойным и безопасным объектом для внимания, нежели передовой полк Первого корниловского корпуса.
К полудню, в самый разгар митинговых страстей, со стороны Павловска на дороге появился двубашенный бронеавтомобиль, поднимавший облака пыли. Из его недр, раскаленных под солнцем, как духовка, выбралась мелкая женская фигурка с неизменной папиросой в зубах. Женщина на позиции — всегда минус, но был и плюс в виде прицепленного к машине трехдюймового орудия.
— Мария! Зачем ты здесь? Если корниловцы не остановятся, тут будет опасно.
— Беспокоитесь обо мне, господин генерал? Даже приятно. Но вы забываете, что я не женщина, а революционер.
— Про женщину трудно забыть.
— Оставим ваши любезности на потом. Не отходя от броневика, вижу: у вас проблемы с управлением. Что вам нужно от товарищей рабочих и матросов?
— Повиновения в боевой обстановке. Особенно моряки меня волнуют. Как справиться с отрядом анархистов, не знаю. В Императорской армии я бы отдал приказ и тут же бы арестовал зачинщиков неповиновения. Дезертиров и паникеров расстрелял перед строем.
— Ныне старые методы не пройдут. Попробую убедить их.
— Буду весьма вам признателен.
Дождавшись подходящего момента, Спиридонова залезла на броню, словно Ульянов на Финляндском вокзале, и понесла патетическую чушь на тему «Революция в опасности!» Как ни странно, митинговый запал резко поменял вектор. Рабочие и матросы дружно решили повоевать. Сыграл неожиданный фактор, что «перед бабой трусить стыдно». Будто перед лицом России — нет.
Ретранслируя приказания через эсерку, революционного матроса Павла Дыбенко и столь же революционных рабочих вожаков, Никольский кое-как расставил вооруженный сброд поперек дороги. Три десятка наиболее вменяемых моряков отправились в рабочие отряды для преподавания в усеченном виде искусства заряжания и стрельбы из мосинской трехлинейки. Остальных бескозырчатых героев отвели от греха подальше на дальний фланг, образовав из них «ударный резерв» на непредвиденный случай. Ни у Дыбенко, ни у генерала не было иллюзий, что при наступлении того самого случая резервные ударники оперативно дадут деру. Но это лучше, чем будут болтаться меж рабочими и вносить дополнительную дезорганизацию.
Добыв трехдюймовую пушку для… трудно подобрать подходящее слово, скорей всего — для единомышленника, эсерка смогла найти лишь три выстрела — фугасный и два шрапнельных. Поэтому артиллерия защитников Петрограда могла оказать лишь психологическое воздействие на корниловцев. Никольский распорядился затащить орудие на возвышенное место ближе к железнодорожной насыпи. Он прикинул два варианта. Если противник отремонтирует железнодорожные пути и продолжит движение на поезде, то лучше расстрелять шрапнелью котел локомотива: его быстро не восстановишь. С этой же позиции стоит попытаться задержать корниловцев, продвигающихся пешим строем — произвести предупредительный выстрел фугасом перед наступающими или проредить первую колонну авангарда.
Трехдюймовое орудие образца 1902 года с деревянными колесами и передком для перевозки шестеркой лошадей рассчитано на транспортировку со скоростью не более шести верст в час. Езда за броневиком с куда большей скоростью ему никак на пользу не пошла.
Панорамный прицел отсутствует. Видимо, по революционной необходимости оказался в более нужном месте.
Вращая рукоятки горизонтальной и вертикальной наводки, Владимир Павлович подумал о том, что для обеспечения приемлемой точности огня требуется произвести пару пристрелочных выстрелов. Но при наличном боезапасе в три снаряда — нереально.
Потом потянулись тягостные часы ожидания. Неизвестно, когда покажется противник да и появится ли он вообще. По правилам, оставшееся время до боя необходимо тратить на окапывание. Но шанцевого инструмента нет — ни единой лопаты. Никольский обошел плотную линию обороны, проверяя, как свежеиспеченные бойцы оборудовали огневые позиции, примостившись за камнем, пеньком, кочкой или просто загорая на ровном месте. Потом вернулся к броневику, понимая, что хаотичным огнем его ополченцы могут убить несколько фронтовиков, остальные сомнут пролетарский заслон без усилий.
Спиридонова смастерила белый флаг, прикрутив простыню к жерди.
— Может, сначала повоюем?
— Белый флаг, товарищ сатрап, не только капитуляция, еще и переговоры, — закончив изделие, эсерка велела водителю прочно закрепить древко на корпусе машины. — Согласитесь, ваше войско способно на многое, но не на бой с регулярными частями. Даже мне очевидно, хоть и не военная.
— Корниловцам — тоже. Переговоры хорошо вести, имея за спиной силу, а не эту самодеятельность.
— Давайте соединим блеф с агитацией.
— Как?
— Сначала дайте предупредительный выстрел из пушки. Можно холостой.
— Лучше уже фугасом перед ногами. Чтобы комья земли в воздух поднялись. Люди с фронта хорошо понимают, что за фрукт прилетел.
— Вам виднее. Они, как минимум, остановятся. Потом выезжаю я на броневике и разворачиваю агитацию. Мои способности вы видели.
— Вас могут убить.
— Тогда можете за меня отомстить.
— Еду с вами.
— Какое благородство! Только одно условие, Владимир Павлович, и оно не обсуждается. Я еду на броне, вы — внутри. Не спорьте. Пусть корниловцы видят женщину. Вероятность, что кто-то выстрелит, гораздо меньше.
— Вы слишком рискуете. Я не могу вам этого позволить.
— И помешать не сможете. На самом деле революция требует жертв. Моя жизнь — не самая страшная жертва.
— Почему тогда не посадить на броневик Керенского? Он же, в конце концов, заварил кашу со снятием корпусов с фронта.
— Ну, моего товарища по партии наверняка подымут на штыки. Тем более что он не из тех, кто стремится принести в жертву личную безопасность.
