— Я его сын, Владимир Георгиевич.
— Вот как? В досье ни слова о вас.
— Мой официальный отец умер, когда мне было меньше года от роду. Мама встречалась с Никольским, как вы можете это заметить. В 1904 году она вышла замуж вторично за болгарского промышленника и уехала в Софию. Оба не пережили мировую войну, а в середине тридцатых меня навестил настоящий отец, — вдохновенно врал Никольский, так как оглашаемая часть его липовой биографии слишком крепка, чтобы сотрудники НКВД с лету обнаружили в ней дыры. — Он рассказал про свое участие в белоэмигрантских структурах и про службу для советской разведки, считая, что и я при случае должен принести пользу Родине. В конце прошлого года отец позвонил мне и сказал, что ему срочно нужно скрыться. С тех пор исчез, я даже не знаю, жив ли он. Его могли ликвидировать ваши сотрудники, уничтожившие агентурную сеть ОГПУ по приказу Ежова, или белые. Потом со мной связался старый друг отца, тоже симпатизирующий СССР. Мы собрали кое-какой интересный материал, доказывающий, что можем помочь нашей Родине, и готовы приложить усилия по сбору нового.
Деканозов, совершенно не похожий на недавно разбуженного человека, а скорее всего даже не ложившийся спать, потребовал:
— Мне нужны фамилия и имя вашего знакомого.
— Прошу простить. После тридцать восьмого я не рискну называть имена своих товарищей, могу лишь сообщать, из каких кругов пришла информация.
— Так не пойдет. Как можно проверить ваши сведения, если не знать, кто их доставил? В разведке это не принято, Владимир Владимирович.
— Вы получите документы, которые говорят сами за себя.
— Что хотите лично?
— Ничего. Для России стараюсь, а не для личной выгоды. Ваш капитан меня собирался избить и утопить в Москве-реке. Разве ж идут на такое за деньги и привилегии?
— Избить, говорите? За что?
— Он хотел обставить дело, что сам поймал меня как шпиона и вынудил к сотрудничеству.
— Разберемся. Сейчас вас отвезут в гостиницу, следующей ночью в час за вами придут мои люди. Господин Боев!
— Да?
— Если вы не сможете предоставить действительно интересные сведения, ваша авантюра так просто не закончится.
— Понимаю. Поэтому — до завтра.
Несмотря на высказанную угрозу, Деканозов показался наиболее адекватным человеком в ГБ, не пытавшимся без нужды разговаривать во властно-быдловатой манере.
Когда ложишься спать под утро, а вставать через пару часов, понятия сегодня-завтра смешиваются. Второй рабочий день был неимоверно тосклив. Монополизировав внешнюю торговлю, Советское государство наставило столько бюрократических препон, что Никольский с трудом понимал, как вообще выживает такая экономика. В нормальном мире иностранный покупатель договаривался с продавцом, подписывал контракт, затем бежали вагоны, плыли пароходы и перечислялись деньги. Но не в СССР. Хорошо хоть, что начали с наркома торговли, иначе договоренности с каким-либо мелким чиновником нужно утверждать у главы наркомата. Но еще предстояло выяснить у других наркомов, можно ли этот лес нарубить, доставить в черноморские порты, согласовать, что сей кругляк не нужен наркомату тяжелой, легкой и какой-нибудь полусредней промышленности.
Пока Германия готовилась к войне, накапливая танки и увеличивая численность вермахта, Советский Союз развивал армию чиновников, стреляющих по сторонам тоннами бумаги. Кстати, танки у РККА тоже в значительной части были бумажными. Войскам было запрещено их списывать. Поэтому уничтоженные в боях у озера Хасан, утопленные в болотах во время учений и разукомплектованные до голого остова на запчасти бывшие боевые машины продолжали невидимыми колоннами маршировать из отчета в отчет, вселяя в сердца Сталина и советских маршалов уверенность в непобедимости Красной Армии.
Никольский сбежал с затянувшейся попойки в связи с парафированием проектов торговых соглашений, призаснул на пару часов и в начале второго ночи положил перед Деканозовым стопку документов о новейших вооружениях нацистской Германии, комментируя их вслух.
— Танк Panzerkampfwagen III только освоен промышленностью. Его первая модификация Ausfuhrung A представлена на этом рисунке. В войска поступила версия Ausfuhrung D. Это легкий танк, его лобовая броня всего 15 миллиметров, а орудие имеет калибр 37 миллиметров. Есть непроверенная информация, что нацисты дорастят его до кондиций среднего танка с усиленной броней и орудием до 50 миллиметров.
— Передам специалистам. Но, как мне кажется, он уступает продукции нашей промышленности.
— Обратите внимание на приборы наблюдения и командирскую башенку. Надеюсь, советские инженеры учтут немецкие идеи, а артиллеристы будут знать, как при случае уничтожать их на поле боя. Следующий танк Panzerkampfwagen IV — средний, хотя немцы относят его к тяжелым из-за семидесятипятимиллиметрового орудия. Он также в перспективе покроется более мощной броней.
Затем Никольский показал эскизы пистолета-пулемета MP-38, которым вскоре будет вооружена часть личного состава пехоты и экипажи танков, рассказал о работах по созданию экспериментального He-51 с турбореактивным двигателем, модернизации Messerschmitt Bf.109, массовом оснащении моторизованных частей легким противотанковым орудием, пробивающим броню массовых советских танков БТ и Т-26 на любых реальных дистанциях боя и о многом другом. Сержант сбил пальцы о пишущую машинку, Деканозов задумчиво слушал и лишь в конце спросил:
— Есть какие-либо выводы общего плана?
Да, нужно срочно бить Гитлера, пока они не приняли все эти новшества на вооружение. Вслух Владимир Павлович сказал лишь следующее:
— Немцы стремительно наращивают мощь армии. Через год они обгонят Францию.
— Это фантастика. К сожалению, ненаучная. Армии не создаются с нуля за три года. Но за чертежи спасибо. А вас я попрошу ненамного задержаться и пообщаться с нашими сотрудниками.
Несмотря на кажущийся позитив в обращении Деканозова, стены Лубянки не стали выглядеть приветливее. Особенно, если те стены окружают лестницу, неприятно уходящую вниз.
В мрачном допросном кабинете, мало отличавшемся от обители вчерашнего капитана, контрразведывательную деятельность изображал лысый толстый подполковник. Заполнив формальную часть протокола допроса, он вперил особый «чекистский» взгляд в Никольского и спросил:
— Откуда вам известно о сотрудничестве бывшего капитана госбезопасности Ершова с иностранной разведкой?
— Только предположение. Гражданин Ершов предпринимал действия, в результате которых НКВД мог лишиться ценных разведсведений.
— Вы обращаетесь в белоэмигрантских кругах. Кто из ваших знакомых говорил о знакомом или доверенном лице на Лубянке?
Ну да, сидят белые генералы в софийской кафешке и бравируют, у кого лучше других агентура внедрена. Никольский ответил отрицательно, после чего минут сорок отбивал как теннисной ракеткой столь же абсурдные вопросы. При этом следователь не выглядел придурком. Похоже, отрабатывал не им придуманную процедуру.
