Попрощались. С немцем Владимир Павлович расставался совсем — не так, как с товарищем по лихому семнадцатому году, но все же довольно тепло. Курт, в принципе, неплохой парень, просто оказался в предвоенное время не на той стороне.
Когда педагоги покинули дачу, Шауфенбах уточнил подробности. Перебрав десятки вариантов внедрения, он с оппонентом пришел к самому наглому способу, в наибольшей мере соответствующему конспирологическому духу Аненербе. Никольского без документов, денег и оружия высадят с самолета между Франкфуртом и Берлином. Его задача — добраться самому до силовых структур Рейха и потребовать контакта с кем-то из руководства «Наследия предков» — Вюста, Зиверса или начальников отделов.
— Почти верная смерть.
— Отнюдь. Во-первых, я снабжу вас временным ментальным блоком, о котором упоминал еще в семнадцатом. Ни при каких обстоятельствах вы не сможете рассказать или написать, откуда и с каким заданием засланы на самом деле.
— Даже под пытками в гестапо. Вдохновляет.
— Прогноз наших аналитиков и Шейдемана однозначно свидетельствует, что ваше появление под Берлином имеет гораздо больше шансов быть успешным, нежели въезд в Германию по подложным документам, если спецслужбы рейха смогут проследить, как вы въехали.
— А выйти на германских представителей в Швейцарии?
— Тоже можно, но повторяю, наш вариант имеет лучшие шансы на успех. Да и к Гитлеру вы прорветесь быстрее.
Никольский набрал полную грудь воздуха, перед тем как задать неприятный вопрос. Попытка контакта через Швейцарию, будь она неудачной, закончится запретом на въезд в Германию. Провал миссии, когда он будет уже в Берлине, означает верную смерть в застенках контрразведки. Не так, чтобы он изо всех сил держался за жизнь, но и не самоубийца же.
— Какова вероятность успеха при вариантах «Франкфурт» и «Швейцария»?
— Вы точно хотите знать ответ? Не советую.
— Скорее всего это моя последняя игра. Втемную мне не нравится.
— Гут. По моему плану — не менее 30 %. Через Швейцарию в пределах 26–21 %.
— Потрясающая рулетка. Шансы уцелеть три из десяти.
— Как сказать, Владимир Павлович. Из разведгрупп, засылаемых за линию фронта, выживает менее 10 %. Ваше положение втрое лучше среднестатистического.
Отказать тоже нельзя. Шауфенбах отказ примет, Шейдеман вряд ли. Зато Абакумов выразился предельно ясно, и нет оснований ему не верить. Тут стопроцентная гарантия гибели, там — хоть какая-то вероятность уцелеть, вдобавок принести пользу России, пусть и сомнительную.
— Летим во Франкфурт. Я могу догадаться, что операция по сбору нацистских архивов продублирована. Не поверю, что выступаю в роли единственной надежды.
— Естественно. Но альтернатива неприятная. Придется контролировать передовые части Красной Армии и западных союзников. На это не хватит сил. Не исключено, что упустим какую-то неприятную часть компромата.
Инструктаж продолжался в «Дугласе». Кроме них в полупустом салоне болтался один мрачный тип, наблюдатель из конторы Шейдемана.
— После массовых бомбежек немецких городов у оппонентов осталось лишь одно рабочее устройство по трансляции мистических откровений, — кивок в сторону третьего пассажира. — Оно в замке Вевельсбург. Русская авиация не летает за Берлин, англо-американское командование имеет список неприкосновенных объектов. Так что бомбардировка замка возможна лишь случайная, если какая «флаинг фортресс», не пройдя линию ПВО, сбросит бомбы на любой германский объект.
— Зачем я вообще тогда нужен? Пусть эсэсманы ловят Откровения и бегут к фюреру с наказом жечь архивы и лезть под воду.
— Увы, не так все просто. Технически нет обратной связи. Мы не можем быть уверены, что откровение найдет адресата и какой вызовет резонанс. К тому же техника ввозилась людьми Шейдемана. Я вообще ни в чем не могу быть уверен. Помните, после вашего освобождения из его подвала в вашем организме обнаружились жучки? Сейчас я сам введу вам в плечо подобный имплантат. В результате буду слышать то же, что и вы, а при необходимости смогу передавать инструкции. Вы их услышите в виде голоса в голове, будто надели наушники.
— И мои мысли подслушаете.
— Нет необходимости. Да и аппаратура, читающая мысли, чуть более громоздкая. Вернемся к вашим выступлениям. Прошу продекламировать, что вы расскажете Вольфраму Зиверсу, а позднее фюреру. Кстати, вариант с Гиммлером скорее всего отпадет. Рейсхфюрер теперь в войсках, руководит попытками отразить советское наступление в Восточной Померании. Между ним и Гитлером растет трещина, тот заподозрил главу СС в попытке сепаратных переговоров с американцами. Сепаратными не в том смысле, что отдельно от русских, а без фюрера и даже против него. Можете использовать эту информацию, чтобы усилить доверие Адольфа.
Как дискредитировать Гиммлера, Никольский решил обдумать впоследствии, а пока что исполнил задуманный Куртом и отрежиссированный Юрченковым моноспектакль «Явление посланника высших неизвестных посвященному Зиверсу». За монологами и корректирующими замечаниями марсианина полет прошел незаметно.
Аэродром к востоку от Одера разительно отличался от таковых на территории СССР. На нем присутствовала бетонная взлетно-посадочная полоса, оставшаяся от люфтваффе. Еще на борту «Дугласа» Никольский переоделся в добротную одежду европейского качества, полностью лишенную каких-либо ярлыков.
Командир гвардейского ИАП, Герой Советского Союза и носитель целого иконостаса орденов, свидетельствовавшего о личном вкладе в сокращение немецкого воздушного поголовья, познакомил прибывших со столь же заслуженным комэском.
— Нам передали, что ночью союзники собираются плотно бомбить Берлин. Капитан Желтков вместе с вами вылетает перед рассветом. Четверка «Ла-7» с дополнительными топливными баками выйдет сюда, — подполковник ткнул острием циркуля в тонкий штришок на карте. — Там асфальтированная дорога к давно разбитому заводу, ею никто не пользуется. Комэск сядет на нее. К шоссе на Берлин вам придется выходить пешком километров пять. Не взыщите. «Ла-7» с закрашенными звездами похожи на «Фокке-Вульф-190», но не будем считать фрицев за дураков. Лучше, чтобы посадка прошла скрытно.
— Но истребитель одноместный, — удивился Никольский.
— В полку есть пара «Ла-7УТИ», на которых переучиваем пополнение, — ответил Желтков. — Они двухместные.
— Хорошо. Но если вам встретятся немцы? — спросил Шауфенбах.
— Не беспокойтесь за своего подопечного, товарищ, — улыбнулся командир полка, не подозревая, что за «товарищ» перед ним стоит. — Им же хуже будет. Да и не летают они на прикрытие территории. Мало машин у люфтваффе. Поднимаются только против массированных бомбардировочных налетов. У нас есть молодые ребята, так за пяток вылетов ни одного фрица в воздухе не засекли. Обидно, война кончается, хоть бы пару звезд нарисовать на фюзеляже.
— Отлично, — Шауфенбах говорил обычным нейтральным тоном, но Никольский понял, что он не разделяет безудержного оптимизма воздушного снайпера. — Предупреждаю, что в случае воздушного боя с противником скрытность высадки считать неудовлетворительной. От боя уклоняться. Это приказ.
