— Я вас провожу…
В просторной кабине полированного красного дерева, с фацетованными зеркалами в бронзовых рамках, похожей на ампирный платяной шкаф, мы поехали, воздев очи вверх, как на молитве в храме, и на лицах моих спутников было такое ожидание, будто на световом табло-счетчике этажей сейчас проступит чудотворный лик Одигитрии-путеводительницы.
Разъехались створки дверей, и мы выкатились в просторный, заделанный под старину холл. А навстречу из-за бюро уже топает еще один стерегущий, приветливо улыбается, кланяется и быстро, как писали раньше в театральных ремарках — «в сторону», говорит лифтовому сопровождающему:
— Свободен…
И тот сразу же провалился обратно в кабину, будто откуковавшая кукушка в ходики.
Мне было видно, что вмонтированный в бюро пакет TV-мониторов просматривает и контролирует весь наш путь от самой входной двери. Этажный стерегущий проводил в приемную — незатейливое сооружение, размером и дизайном напоминающее католический собор. Сбоку у приставного столика сидели двое мужиков — не то референты, не то посетители, а может быть, снова охрана.
Из-за большого секретарского стола, уставленного бесчисленными телефонами, поднялась немолодая, элегантно одетая женщина:
— Добро пожаловать, Сергей Петрович! Вас ждут…
Она открыла дверь в кабинет, а вся моя охранная свита, слава Богу, будто натолкнувшись на незримый барьер, осталась у входа в приемную.
Я вошел в какое-то неярко освещенное пространство и увидел в перспективе зала, далеко-далеко, как в воротах на футбольном поле, своего дружка Сашку Серебровского. Он полусидел, полулежал в кресле и разговаривал по телефону:
— …Слушай, не забивай мне баки! С этим траншем еврооблигаций вопрос очень простой. Если у них есть лицензии, если они готовы дать перформенс-бонд на сто миллионов, я буду разговаривать…
Он помахал мне рукой — иди сюда, мол.
— Хорошо-хорошо! Сейчас мне не до этого. Ты завтра позвони Кузнецову, объясни ситуацию. А он мне доложит. Пока… А почему министр? Хорошо, я его послезавтра увижу… Скажу… Пока…
Он нажал кнопку — трубка испуганно пискнула, упав на стол. Сашка смотрел на меня с явным удовольствием, но его ехидные змеистые губы складывались в привычную ироническую улыбку. Потом он гибко и резко вскочил навстречу:
— Ну что? Прибыл, Верный Конь?
Мгновение мы молча стояли друг перед другом, внимательно всматриваясь, потом крепко обнялись, и я увидел, как саркастическая улыбка Серебровского блекнет, и он горячо, негромко, на выдохе сказал:
— Господи, как я тебя ждал, Серега!
Я только сейчас заметил, что я почти на голову выше субтильного маленького Серебровского. Я смотрел на него с нежностью.
— Сашка, Хитрый Пес, ты зачем сюда вскарабкался?
— Кто знает? Тайный ход карт… Или призыв судьбы…
— Доволен?
— Врагу не пожелаю.
— Тогда зачем?
— От меня это не зависит…
— Как это? — удивился я.
Он усмехается, и в его усмешке вновь проскользнуло снисходительное высокомерие.
— Серега, это на бегу не объяснишь… Это сложно… Во всяком случае, альпинист на траверсе не может сказать: притомился я маленько, надоело, пойду домой… Надо переть вверх. Или…
— Или?..
— Или — внизу кучка мясного фарша с обломками костей…
Серебровский возвратился к столу, нажал кнопку переговорника:
— Надя, сделай малый созыв. Нам — аперитивы.
Кот Бойко: вид, удобный для логарифмирования
Я вышел из ванной и увидел, что мой страж Валера, развалясь в кресле, тупо глядит в телевизор. Я предложил:
— Может, в ресторан спустимся?
— Да сейчас сюда принесут!
— Не выдумывай… Не уважают они тебя — забыли.
— Не забыли… Сейчас в кабаке самый крутеж. Придут, денег всем хочется.
Я с сочувствием посмотрел на охранника — тугого, мускулистого, остро пахнущего потом. Здоровенный ком жесткого мяса.
— Глупо так торчать, — попробовал я его уговорить. — Пошли вниз — девочек подснимем, гормональную нагрузку снизим. А?
— Нельзя! — горестно-твердо отказал мне конвоир. — Николай Иваныч запретил из номера выходить.
— Смотри, как у вас с дисциплиной хорошо поставлено! — восхитился я.
— Да, это верно, — с идиотской серьезностью подтвердил Валера. — У нас дважды не повторяют.
— Замечательно! Раз так — будем сидеть по краям унитаза, как пара орлов на вершине Кавказа.
И тут постучали в дверь.
— Кто? — дернулся на стук охранник.
— Ужин из ресторана заказывали?
Валера приоткрыл дверь, внимательно рассмотрел в щель официанта, только потом скинул цепочку и впустил неспешного посланца кухни — официант вкатил в номер тележку с выпивкой и яствами. Валера, пропустив его в номер, на всякий случай выглянул за дверь — пусто ли в коридоре. Молодец, бдит.
Я с удовольствием наблюдал, как официант снимал с телеги и расставлял на столе многочисленные тарелки, судки, бутылки. Потирая от радостного нетерпения руки, я объяснял моему дисциплинированному сторожевому животному:
— У меня, как у всякого художника, в жизни есть три желания, три задачи, три высоких цели — завтрак, обед и ужин. Мимо завтрака и обеда я сегодня пролетел. Значит, сейчас пожуем втройне… Але, ты как там?
Валера, шевеля губами, тщательно читал счет, потом подписал его, дал официанту чаевые:
— Посуду заберешь завтра, — закрыл за ним дверь, не забыв придирчиво проверить цепочку и замок.
В номере было жарко. Я скинул с себя рубаху и брюки, оставшись в одних трусах, — в полуголом виде человек выглядит беззащитно-беспомощно.
— Рассупонься, сынок, — предложил я своему обормоту. — Сейчас будем пировать, как древние римляне, — долго и в кайфе… Ты суп-то заказал? Я без супа не могу!
— Предусмотрено, — снисходительно улыбнулся Валера.
— Молодец! Мыслишь стратегически — далеко пойдешь. Я тебе расскажу один секрет: на зоне у людей странные представления. Без устриц или там черной икры живут спокойно, а без баланды — полная чума!
Валера засмеялся:
— Устриц не брал, а черной икры — навалом… Уха из стерляди с расстегаями подойдет?
Он снял и аккуратно развесил на спинке стула свой нарядный пиджак. Под мышкой в кобуре — «Макаров», к брючному ремню прицеплены наручники.
Бой-парень, жопа — колесом!
— Давай-давай! — поторопил я его. — Ночь на дворе, приличные люди давно уже в пыль пьяные, а мы — не синь пороху! Сдавай!
