Сергей Ордынцев: разорванная цепь
— Алексей Кузьмич, вы не снимаете наблюдение за разведчиками из «Бетимпекса»? — спросил я Сафонова.
— Ни в коем случае! — сказал Кузьмич. — Наши пасут их открыто — внаглую. Пусть дергаются, надо, чтобы жизнь им мармеладом не казалось… Они плотно толкутся в районе Теплого Стана — тебе это ничего не говорит?
— Ничего, — помотал я головой.
Мы сидели в стеклянном боксе, замыкающем сзади лабораторию, где эксперт-криминалист «собирал» на мониторе женское лицо — рисовал компьютером словесный портрет. Купроксное стекло отделяло бокс от лаборатории — мы видели и слышали все происходящее, а из лаборатории стекло выглядело как глухая полированная стена.
Эксперта питали информацией двое — неудачливый охранник из трэвел-агентства, не разглядевший Кота на входе в офис, и оператор Валерия, долго обсуждавшая с дамой Кота планы прекрасного путешествия по VIP-туру.
* * *
Оператор Валерия подсказывала эксперту:
— Нет, брови у нее под углом идут… И губы чуть толще, округлее… Еще у нее симпатичные конопушки…
— Нос у нее покурносее, маленько вздернутый, — уточнял удрученный охранник, который надеялся, что его ценные сведения могут что-то изменить в его безнадежно рухнувшей карьере сторожевого.
Эксперт вносил коррективы в портрет — лицо на экране легко, быстро трансформировалось, все отчетливее проступал через компьютерную схему облик женщины, будивший смутное воспоминание — я ее где-то видел. Видел, наверняка видел. Наверное, очень недолго, может быть, и не говорил с ней. Но я ее видел.
— …Если я получу достоверный портрет женщины, это увеличит наши шансы вдвое, — сказал я. — Кота пусть ищут «бетимпексовцы», мы должны у них сидеть на хвосте впритык. А я займусь женщиной, есть у меня кое-какие идейки…
— Бог в помощь, — усмехнулся Сафонов.
В радиодинамике умолкла музыка, пролетел какой-то неразборчивый текст, и снова зазвучал рекламный призыв: «…Верный Конь, Хитрый Пес и Бойкий Кот…» Сафонов, мотнув головой в сторону динамика, спросил:
— Вижу, на твои кинопризывы Кот не откликается?
— Пока нет. Молчит…
— В кино, значит, играть не желает.
— Думаю, позвонит, — упрямо сказал я.
— А чего же он с тобой, с другом ситным, не спешит поручкаться?
— Не знаю, — честно признался я. — Мне кажется, он докручивает какую-то комбинацию, он хочет обеспечить себе надежную позицию. Но объявится он всенепременно.
— Может быть, вполне может такое происходить, — согласился осторожно Сафонов. — Только помни: если это так, как ты себе мерекуешь, появится ваш Кот с таким кунстштюком, что у нас головы с плеч поотлетают! Дискеточка та мне покоя не дает…
— Не вам одному, — мрачно заметил я. — Эта дискетка, наверное, многим покоя не дает…
— Например? — всем корпусом повернулся ко мне Сафонов.
— Вопрос на засыпку: почему этот долбаный Павлюченко из «Бетимпекса» с таким ожесточением ищет Кота?
Сафонов недовольно хмыкнул, пожал плечами:
— Говорили мы с тобой об этом — не затем Гвоздев, хозяин «Бетимпекса», столько сил и бабок ухлопал, чтобы Кот их кинул как сопливых мальчиков.
— Я так раньше думал…
— А теперь? Не думаешь? — удивился генерал.
— Не думаю! — заверил я. — Я уверен, что не в этом дело. Точнее говоря — не только в этом.
— А в чем? — по-настоящему заинтересовался Сафонов.
— В ком! Не в чем, а в ком! В покойном Василии Никифоровиче Смаглии…
Лицо Сафонова закаменело, в нем появилась тайная отчужденность, секундная внутренняя паника, мгновенно подавленная и сокрытая в рытвинах и складках тяжелого лица ученого бульдога.
— Не понимаю… Объясни, — сказал Сафонов и покосился на экран компьютера, где лицо молодой красивой женщины в золотых очках становилось все более живым.
— А я пока сам ничего не знаю, — развел я руками. — Я согласен с вашим предположением, что Кота вызволили из зоны, чтобы сделать из него самонаводящееся оружие против Серебровского. Но это только одна из причин…
— А другая?
— А другая — столь же важная — замкнуть разорвавшуюся денежную цепь. И Кот, по их замыслу, должен решить эти задачи практически одновременно. После чего его можно будет устранить совсем… — Я нарочно говорил будничным скучным голосом, как о каких-то очевидных, надоедно скучных вещах.
— Ты о какой денежной цепи говоришь? — настороженно спросил Сафонов.
— Я говорю о Поволжском кредите — здесь эта цепь началась. Правительственный вексельный целевой кредит для агропромышленного комплекса Поволжских регионов… Ничего не слышали об этом? — невинно спросил я.
Сафонов неопределенно покачал головой.
— Кредит составлял триста пятьдесят миллиардов рублей, что по тогдашнему валютному курсу равнялось 89 миллионам 730 тысячам 817 долларам. Эту звездную сумму благополучно украли, многократно и очень сложно трансферировали, и концевым в этой мудреной цепи за рубежом был развеселый бандит Вася Смаглий, — эпически поведывал я. — Не хозяином, конечно, не распорядителем — диспетчером…
— При чем здесь Кот Бойко? — перебил Сафонов.
— Не знаю, — сказал я. — Но он имел к этому отношение.
— Ты так думаешь или ты что-то знаешь?
— Я так думаю. Тех, кто знает наверняка все об этой истории, — двое-трое на земле… В этой цепи, я полагаю, десятки звеньев. По мере продвижения по ним капитала они все отпадали. Но что-то не сработало — убили Смаглия, и Кот — я в этом уверен — должен восстановить распавшееся звено…
Я молча, отрешенно смотрел на компьютерный эскиз женского портрета, Сафонов угрюмо жевал губами, потом негромко, без нажима спросил:
— Ты, Серега, понимаешь, во что ты встреваешь?
— Ну так, более-менее… — Я сделал плавный жест рукой.
— Боюсь, что менее, чем более, — бросил Сафонов. — Хочешь быть неустрашимым служителем Фемиды?
— А что? — беспечно усмехнулся я. — У нее хоть морда и замотана тряпкой, но дамочка она вполне привлекательная!
Сафонов тяжело вздохнул, махнул рукой:
— Так это ж бандюки и жульманы ей морду замотали! Как всякой нормальной заложнице. Развяжи ей глаза, дуре стоеросовой, она ведь и впрямь сыщет дорогу к правде. А этого, боюсь, делать не след… Качнем лодку чуть сильнее — нас всех волна кровяного говна накроет…
Кот Бойко: заповедник для нежити
Мы с Лорой собирались уходить из дома. Лора чепурилась, прихорашивалась перед зеркалом, но я видел, что настроение у нее совсем смутное. Я ласково обнял ее:
