Она, насколько я мог видеть сквозь чуточку приподнятую повязку, больше осматривала комнату, нежели смотрела на меня — и это было хорошо заметно даже при тусклом свете ночника.
Непонятно…
Вот я и не спешу пока демонстрировать свои способности.
Опершись рукой на кушетку, приподнимаюсь… и меня тотчас же ведёт вбок. Снова плюхаюсь назад.
Доктор дернулся, перехватывая меня за руку, простучали каблучки, и откуда-то сбоку выскочила медсестра, пытаясь помочь ему.
А вот мужик у стола — тот даже и не шевельнулся.
— Простите, доктор… я, наверное, слишком уж переоценил свои силы…
— Бывает… не переживайте, ваши неприятности остались позади!
Да?
Что-то сомневаюсь я в этом…
Но, встревоженный моим падением, врач распорядился отвезти больного в палату.
Что и было тотчас же сделано медсестрой.
А вот мужик в золотых очках — вообще ко мне никакого интереса не проявил. Более того, когда врач, отдав распоряжение, направился к столу, чтобы сесть на стул, очкастый даже и не двинулся. И не убрал свои длинные ноги, так что моему доктору пришлось обходить стол сбоку.
Пока коляска пересчитывала стыки паркета, я продолжил размышлять по этому поводу. Повязку мне заменили дымчатыми очками, и коридор теперь наблюдать тоже можно.
Вот и моя палата.
Слева от двери стоит стол и стул, на котором сейчас сидит коренастый медбрат.
Медсестра помогла мне перебраться на кровать, осмотрела палату и выкатила коляску за дверь.
Вот теперь… теперь, можно и подумать. Мозгами пораскинуть…
А подумать есть над чем.
Но разложим все по полочкам.
Что мы имеем на сегодняшний момент.
Больница?
Точно не наша.
Почему?
Во-первых, язык. Я, естественно, не сомневаюсь в высоком профессиональном уровне немецких врачей. Но память ехидно мне подсказывает (в силу своих возможностей…) что случаи направления наших д е й с т в у ю щ и х офицеров на лечение в Германию — можно пересчитать по пальцам одной руки. И это были совсем уж вопиющие ситуации. Хорошо, представим себе, что именно такой вот случай и произошел.
Угу.
И отправили секретоносителя категории «А» на лечение в забугорье… Вам самим-то не смешно?
Мне — так ни разу.
Не может этого быть! Скорее уж немцев сюда бы привезли.
Ладно, это выяснили.
Больница… и даже бинты тут какие-то непривычные — жесткие. Наши мягче.
И…
А вот фиг — не больница это!
Отчего?
З а п а х и… точнее — их полное отсутствие.
Не пахнет карболкой для дезинфекции — уж этот-то запашок ни с чем перепутать невозможно. Нет и иных, неотъемлемо присущих любому медучреждению ароматов. Нет кварцевых ламп в палатах и коридорах — а без этого обязательного атрибута сейчас невозможно себе представить даже самую захудалую больницу.
А это — не захудалая! Когда меня везли по коридору, верхушки деревьев были почти вровень с окном — как минимум, второй или третий этаж. Немаленькое здание.
Тихо тут…
Нет телефонных звонков, да и сам телефон я видел только один — на столе у врача… В коричневом бакелитовом корпусе, с телефонной трубкой наверху. И никакого номеронабирателя (насколько удалось рассмотреть) там не имелось.
Стоп!
Был ещё один… на столике у дверей моей палаты.
Обычный… полевой телефон!
В сером д е р е в я н н о м корпусе — раритет!
Как и моя инвалидная коляска — с металлическими колесами. Без резиновых шин и бандажей — оттого и постукивала по паркету. Для того и дорожка в коридоре — чтобы не слишком шуметь. С удобным к о ж а н ы м сиденьем. Вообще редкость — я таких колясок и вовсе не видывал.
Где у нас такие есть?
Паркет… и вовсе ни в какие ворота не лезет — нет таких больниц, не гигиенично это! Административный корпус — ещё могу поверить. Но меня-то по улице не возили!
А в административных корпусах (ну, хотя бы — на этажах) палат не бывает.
Уф!
Что-то всё у меня кисло выходит…
Ладно, будем думать.
Но особо пораскинуть мозгами мне не дали — принесли обед.
Вот, кстати, и об этом тоже.
Кормят тут неплохо, я бы сказал, что очень даже неплохо.
Но!
Во-первых — минимум специй.
Отчего? Я же не язвенник.
Во-вторых — выбор блюд.
Он здесь весьма невелик, но готовят хорошо.
Гороховый суп — через день.
Ещё какой-то овощной и рыбный.
Каши… почти совсем не дают. Манка была… раза три. Или четыре. А уж как у нас в госпиталях да в прочих медучреждениях любят этот продукт… даже описать не могу!
Капуста во всех (аж — в трех!) видах.
С мясом (хм…), просто сама по себе, тушеная — как гарнир. И нечто типа бигуса (с армии ненавижу это кушанье — и что в нём только поляки нашли?), правда, здесь он вполне съедобный.
Макароны — ну, тут никто Америки не открыл, они у всех есть.
Компот, как ни странно, отсутствовал как явление.
Чай, кофе — это имело место быть.
Причем кофе здесь давали без молока, как это у нас обычно принято.
Хлеб — сероватый, немного пресный.
Кусочек масла — раз в день.
Вся еда подавалась в тяжелых фаянсовых тарелках — такой и убить можно, если очень захотеть.
А вот ложки-вилки в больничном обиходе явно были добыты где-то в невообразимой старине. Основательные. Мельхиоровые — я такие и не помню, когда видел. Не иначе — военный трофей, я и не представляю даже, когда подобные приборы и попадались-то мне в последний раз, тем более — в больницах. Там все больше стандартный люминь да изредка — нержавейка. Короче — что попроще…
Вывод?
Да простой — это не наш госпиталь.
Не современный и вообще — не русский.
И не советский, если уж на то пошло.
А чей?
Самый простой вывод — немецкий, судя по языку.
Так?
А вот и нет!
Представьте себе ситуацию, когда к вам в руки попадает некто, бегло говорящий по-немецки. Из каких-то соображений он вам нужен. Причём желательно создать у него видимость того, что он у своих.
Можно ли это сделать?
