Фельдмаршал объявил общее построение, приказал выявить заводил. Мне стало тошно. Как ни крути, но это были мои солдаты, за которых я нес ответственность.
С тяжелым сердцем я подошел к Ласси, встал на одно колено и, опустив голову, попросил разрешения уйти в отставку.
— Нет, подполковник. Абшида я тебе не дам, — покачал головой фельдмаршал. — Вины твоей я тут не вижу, да и не так уж много у меня толковых офицеров, чтобы ими разбрасываться. Зачинщиков найдем, кнутом выстегаем да на каторжные работы отправим, а остальным урок на будущее. Да и тебе такой урок не лишним будет. Так что продолжай служить, фон Гофен. Завтра на штурм Фридрихсгама пойдем. Пусть гвардейцы твои доблесть свою покажут. — С этими словами Ласси ушел.
Избитых шведов на носилках отнесли к городу. Лекари оказали им всю возможную в полевых условиях помощь. За жизнь и здоровье парламентеров можно было не опасаться. Фельдмаршал в письменном виде принес Левенгаупту свои извинения. Его предложение о мире Ласси принять не мог, ибо не имел на то полномочий от императрицы. Командующий русской армии пообещал, что отправит депешу в Петербург, но до получения ответа будет продолжать боевые действия, как и прежде.
Намеченный на утро штурм так и не состоялся. Часов в одиннадцать вечера город озарило пламя чудовищной силы. Казалось, что во Фридрихсгаме горело все, что только может гореть.
Ласси отправил на разведку отряд гусар. Вернувшись, те доложили, что неприятель оставил городские пределы, как незадолго до того покинул засеку в Мендолаксе. Перед уходом шведы заминировали почти все дома, и теперь те с грохотом взлетали на воздух, мешая дальнейшему продвижению наших войск. Тем не менее гусарам удалось привести с собой нескольких языков из числа больных солдат, которых неприятель бросил в осажденном городе. От них мы и узнали причину такого странного поведения шведских военачальников. Оказывается, всему виной дезинформация, которой мы напичкали скандинавов с моей подачи.
Перепуганный Левенгаупт поверил, что против него действует чуть ли не стотысячная русская армия, и потому опасался полного разгрома своего отнюдь не великого числом войска (хотя по факту нас было всего в полтора раза больше).
Это было настоящее бегство. Двадцать тысяч шведов драпали к Гельсингфорсу, где надеялись закрепиться и получить подкрепление из центральных областей королевства. Кроме того, они очень рассчитывали на свой флот.
Ласси после благодарственного молебна двинул войска за ними следом. Конечной точкой маршрута был Гельсингфорс.
Там и намечалось финальное сражение, которое должно было поставить точку в этой нелепой войне.
Глава 20
Шведы стояли на противоположном берегу реки Кюмень и обстреливали из орудий готовившихся к переправе русских солдат. Мосты были разрушены при отступлении. Перейти реку вброд не представлялось возможным — она была глубокой и полноводной. Финны-проводники подтвердили, что перебраться на другую сторону можно только в этом месте. Дальше берега слишком скалистые, а по бокам — сплошные болота да топи.
Наши пока огрызались из фузей, доставая дальнобойными пулями шведскую пехоту, прикрывавшую своих артиллеристов на высоком берегу Кюмени. Те в долгу не остались, перенесли огонь с саперов на кирасир и драгун и в итоге вынудили их укрыться за лесом.
Ласси велел устроить пушечную дуэль и подавить батарею неприятеля. Оглушительно загремели орудия, извергая дым и пламя. Первый же залп уничтожил сразу две вражеские пушки, перебив и поранив прислугу. Следующий накрыл остатки батареи. Артиллеристы, видя, что шведы замолчали, перенесли огонь в гущу неприятельских войск.
— Молодцы! — одобрительно воскликнул фельдмаршал, радуясь успеху. — Жалую всем отличившимся по рублю.
Скандинавы, попав под град картечи, начали медленно пятиться. Тем временем саперы смогли благополучно навести мосты, по которым устремились казаки и гусары. Следом побежала пехота, строясь на том берегу в боевые порядки.
Шведские драгуны попытались контратаковать, но легкая конница заставила их повернуть обратно. Поняв, что инициатива потеряна, неприятельские войска стали отступать.
К вечеру вся наша армия переправилась на тот берег, а шведы скрылись из видимости. Преследовавшие их казаки с гусарами вернулись.
К тому моменту я уже принимал доклады от офицеров полка. Были и раненые, и трое убитых, но в целом потери оказались куда меньше, чем я предполагал.
Появился адъютант Ласси, который попросил меня немедленно прибыть к фельдмаршалу, поскольку были получены важные известия из Петербурга. Донельзя заинтригованный, я поспешил к шатру командующего. Там уже собрался весь генералитет. Все громко обсуждали причины сбора, однако толком никто ничего не знал.
Наконец появился фельдмаршал Ласси, собранный и сосредоточенный:
— Господа, я получил приказ. Велено оставаться на занятых позициях и боевых действий не осуществлять. Свеи запросили мира. Они разбиты и сломлены. — Фельдмаршал принял горделивую позу, сверкнул глазами: — Поздравляю! Это победа! Виват русскому оружию, господа!
Все торжественно прокричали троекратное «Виват!».
На душе стало легче и покойнее. Захотелось выйти из шатра, вдохнуть свежего воздуха, сесть на коня и скакать в Петербург. Туда, где ждет любимая жена.
Кто и что бы мне ни говорил, но служивый человек лучше всех знает, что такое мир. И какое это счастье, когда война заканчивается. Ты можешь вложить шпагу в ножны и больше не бояться того, что завтра надо идти в атаку или на штурм. Причем неважно, офицер ты или рядовой чин.
Событие решили отметить. Денщики фельдмаршала расставили столы и складные стулья, появились по-походному непритязательные кушанья, подали вино. Первый тост поднял Ласси, держа в руке объемистый кубок с рейнским.
— А может, зря оно так с замирением вышло? — спросил один из генералов, высокий и тучный. — Мы бы свея дожали. До самого Гельсингфорсу дошли бы, а то и до Стекольны.
Ласси покачал головой:
— Свеи слабо дерутся потому, что эту землю своей не считают. За Отчизну они стали бы биться по-другому.
В его словах был резон. Действительно, шведы считали, что финские территории для них чужие. В этих местах зазевавшийся солдат или фуражир в любой момент мог получить нож в спину от коренного населения.
Довольно быстро торжество превратилось в обычную пьянку. Генералы — тоже люди и сейчас с удовольствием это демонстрировали. Меня перспектива набраться до полумертвого состояния не прельщала, даже в такой компании. Потому, стараясь не привлекать к себе внимания, я покинул шатер и ушел к себе.
В моей палатке горела свеча. Из откинутого полога задувал свежий ветерок. Меня вновь потянуло на творчество.
Одно время мне казалось, что как автор я уже умер. Нужда в зарабатывании денег литературным трудом пропала. Я давненько не брался за перо. Было некогда, навалилось сразу столько событий. Но писательский зуд никуда не делся. Теперь к нему добавилось вдохновение. Неожиданно я поймал себя на мысли, что пишу мемуары.
