Третьим в каюте был юноша – невысокого роста, скромно одетый, дрожащий от страха.
Сзади на Степана напирал Василий, стоявший в дверях, так что пришлось войти в каюту и закрыть за собой дверь. Теперь они остались трое на трое. С одной стороны – красивая незнакомка, священнослужитель и юноша, а с другой – Степан с Василием и зашедшая вместе с ними Ингрид.
– Кто вы такие? – резким голосом спросил сидящий в кресле человек, окидывая суровым взглядом вошедших. – Что вам надо? Почему вы напали на наше судно?
Говорил он по-немецки, так что присутствие Ингрид оказалось очень кстати, – она в который уже раз взяла на себя роль переводчицы. За время плавания с русской командой общительная Ингрид даже успела заговорить по-русски, так что нужда в двойном переводе отпала. Лишь в сложных случаях она использовала родной язык, с которого Степан уже переводил Василию.
Василий собрался было отвечать на заданные вопросы, но Степан толкнул его в бок, и сотник осекся.
Поморскому капитану не понравился властный взгляд и резкий голос. Задававший вопросы человек в кресле явно ощущал себя выше его, а деление людей на низших и высших выводило Степана из себя еще на Московской Руси. Один человек не выше другого, люди равны. А если кто-то хочет быть выше других, ему еще нужно доказать свое право на это. Пока что Степан, Василий и люди со «Святой Девы» доказали совсем обратное, они вышли победителями в бою.
– Задавать вопросы буду я, – твердо заявил помор. – Ты будешь отвечать на них, когда я велю тебе. А если станешь дерзить, то пойдешь кормить рыб в море.
Наступила пауза. Священнослужитель не выглядел испуганным, он задумчиво крутил пальцами дорогой перстень на руке, и в лице его ничто не изменилось. Впрочем, Степан и не рассчитывал напугать этого человека: видно было, что он не из пугливых. Нужно было лишь обозначить, кто в данную минуту является хозяином положения.
Человек в лиловой сутане принял решение.
– Я – епископ Хуго фон Штернберг, – сказал он, вскинув голову. – И в настоящее время направляюсь в Ригу в качестве легата Его Святейшества Папы. У меня особое поручение от Святого Престола. А теперь пора и тебе назвать себя и заодно объяснить, кто ты сам и почему напал на нас.
Степан услышал, как стоящий рядом с ним Василий поцокал языком. Ну да, как тут не удивиться! Что такое легат? У Ингрид спрашивать неудобно, но можно догадаться, что это важная персона. От самого Папы Римского!
Теперь уж Василий не смог промолчать. Такая удача свалилась им на голову в самом начале! Папский легат!
Сглотнув от волнения слюну, Василий сказал:
– Сейчас в Ливонии идет война. Что делать легату от Папы в Риге? Что за поручение у тебя? И еще: что это за люди с тобой? Кто эта девица?
Хуго фон Штернберг усмехнулся и чуть склонил голову.
– На последний вопрос я ответить могу, – сказал он. – Моя племянница Эвелин и мой секретарь Георг Браушвиц.
Он небрежно взмахнул рукой, как бы представляя своих спутников, а затем добавил:
– Ну вот, это все, что вы вправе были спросить у меня. Теперь назовитесь сами. Или вам нечего сказать и вы обыкновенные морские разбойники?
Он взглянул насмешливо, и Степан в который раз удивился самообладанию этого властного и смелого человека. Перед ним стояли два разъяренных битвой человека с обнаженными саблями, на лезвиях которых запеклась недавно пролитая кровь, а он разговаривал с ними без тени страха.
Степану вдруг вспомнились слова старца Алипия из холмогорского монастыря.
– У всякого человека можно чему-то поучиться, – назидательно говорил иеромонах, по-старчески прикрыв веками выцветшие глаза и слегка покачивая седой головой в такт собственным словам. – Всякий человек – творение Божье и поэтому обязательно имеет нечто Божественное. Хотя бы капельку. Если ее распознать, то именно этой капельке можно у него научиться.
Вспомнив тот разговор в монастырской библиотеке, Степан подумал о том, что у немецкого епископа вполне можно поучиться многому.
– Мы не разбойники, – вскинулся Василий. – Я же сказал тебе – в Ливонии идет война, и мы воины.
– Воины? – вскинул кустистые брови епископ. – Очень интересно! И какой же страны вы воины, раз напали на легата Его Святейшества?
Он снова сурово усмехнулся и сжал тонкие волевые губы.
– А кроме того, – заметил он. – Что-то вы не похожи на шведов и датчан. Так чьи же вы воины?
Снова настал черед Василия. Он выставил вперед свою и без того крутую грудь и гордо сказал:
– Мы – воинский корабль Ивана, царя Московского и всея Руси. Вы плыли под флагом Ливонской конфедерации. А значит, корабль ваш – вражеский, и захватили мы его в честном бою.
Слова Василия, казалось, не произвели на Хуго фон Штернберга никакого впечатления. Он хрустнул костяшками пальцев и, презрительно усмехнувшись, промолвил:
– Вы лжете. У русских нет никаких военных кораблей. А царь Иван сидит где-то далеко в лесах и никогда не видел моря.
Он попросту не поверил! Совсем не поверил! Степан с Василием переглянулись.
Увидев, как его слова ошарашили незнакомцев, епископ решил, что пришла пора переломить ситуацию.
Он встал во весь рост, оказавшись мужчиной громадного роста и могучего телосложения. Взявшись правой рукой за крест, висящий на груди, Хуго сказал:
– Судя по вашему языку, я думаю, что вы поляки. Раньше я служил в Торне, где много поляков, и привык к вашему языку. Вижу сейчас, что бес вас попутал. Вы – добрые католики, которые попросту совершили ошибку.
Голос епископа сделался гораздо мягче, чем прежде, а на лице появилось строгое, но увещательное выражение.
Удивленные Степан с Василием молчали, и епископ, приняв их изумление за смущение, продолжил, все больше уверяясь в успехе.
– Все совершают ошибки, – говорил он. – Вы совершили грех, не подумав. Напали на судно, убили много людей – своих братьев во Христе. Не знаю, что толкнуло вас на это, но, если вы сейчас встанете на колени и искренне покаетесь, я подам вам отпущение греха. Бог вас не накажет, и вы останетесь по-прежнему сынами святой Католической церкви и будете пребывать в молитвенном общении с самим предстоятелем Святого Престола.
Он окинул отеческим взглядом стоявших перед ним и еще мягче проговорил:
– Ну, что же вы? Не смущайтесь! Нет греха, который Бог бы не простил при покаянии. Вставайте на колени и покайтесь.
Теперь Хуго фон Штернберг улыбался – мягко, любовно, отечески. Он стоял прямо, властный и величественный, и от имени Бога обещал прощение этим заблудшим овцам.
Первой хихикнула Ингрид. Она не удержалась и, переводя последние слова, откровенно развеселилась. За ней засмеялся Степан, и даже ошеломленный Василий нерешительно улыбнулся.
– Милый человек, – задушевно сказал Степан. – Ты, чем болтать попусту, лучше в окно посмотри. Видишь наш корабль? Вот его как раз подтащили к вашему борту. Посмотри, посмотри, мы не торопимся.
