Танки среди города — событие чрезвычайное, если только это не военный парад. Танковый удар и орудиями сдержать трудно, а катящиеся стальные громадины среди жилых домов, автомобилей и мирных жителей потрясают несоразмерностью между бронированными, сильно вооруженными машинами и покорной уязвимостью цивильных объектов.
Члены экипажей чувствуют себя чрезвычайно сильными, эдакими сверхлюдьми на непобедимой технике. И одновременно не могут избавиться от ощущения ненависти горожан, просачивающейся через вентиляцию и смотровые щели. Не то что открывать люки и вылезать — останавливаться не тянет.
Лондонцев на улицах не было вообще. Ни радующихся — это понятно, ни протестующих. Чопорная старая Англия изволила проигнорировать акт ее завоевания.
На мосту генерал подумал даже тормознуть танк, развернуть башню и сделать пару отметин на Вестминстере. Может, этим пробьется показное равнодушие. Он сдержался — мы же не дикари, чтобы без повода рушить аббатство.
Почему-то до глубины души задела глупая выходка Джейн. Мысленно он вернулся в минуту, когда пылающая гневом женщина лихорадочно щелкала ударником по пустым барабанным гнездам.
— Дорогая, неужели вы хоть на секунду подумали, что я проведу ночь в опочивальне с малознакомой леди, оставив револьвер заряженным, или не попытаюсь отвести его от своего лба?
Англичанка отшвырнула бесполезное оружие и заплакала.
— Давайте прекратим этот шекспировский театр о Клеопатре, казнившей наутро любовников. Я не буду поднимать шум. Одевайтесь и проваливайте. Вас пропустят.
Слезы высохли, как по волшебству. Женщина шагнула к окну, за которым свистел безжалостный промозглый ветер. Другого не бывает в Бристоле в конце декабря.
— Куда мне идти… Среди ночи…
— Это уж вам решать. Или хотите остаться?
О дальнейшем барон не любил вспоминать, пусть эта история вполне подошла бы к числу рассказываемых в компании старых приятелей по конной гвардии. Почему-то произошедшее невероятно его возбудило. Злость на себя, чуть-чуть поверившего, что английская шлюшка нуждается в его обществе, жесткое разочарование при виде щелкающего у носа «нагана», покорная фигура в белом… Он вскочил, схватил ей поперек талии, бросил на кровать. Белую длинную сорочку в кружевах не задрал и не снял, как давеча, а грубо порвал. Так же резко вогнал в женщину своего гусара, будто вонзаясь танковой дивизией в центр Альбиона. Никаких церемоний! Минутная слабость может стоить жизни. Мы — завоеватели, они — покоренный народ. Нам плевать, отчего стонут их бабы, от боли или наслаждения.
Наутро он таки выпроводил Джейн, а сегодня, проезжая мимо Ватерлоо-роуд, почему-то устыдился той ночи. Столица, как и вся Англия, лежала перед ним, раскинув в стороны ноги на кровавых простынях, побежденная, изнасилованная, но не сдавшаяся. Отчего-то показалось, что он, генерал танковых войск, барон и кавалер большинства существующих орденов Российской империи, ничем не лучше того интендантского поручика. И дело совершенно не в блуде с вдовой. Подобные случаи нередки у офицеров сухопутных армий на оккупированных территориях, им мало кто придает значение. Но сотворенное с Англией в соучастии с кайзером явно превысило грехи британской короны и ее спесивых джентльменов. По-хорошему надо вывести войска и предоставить островным народам самим решить, сколько государств сохранится на этой земле. Германцы и слушать подобное не захотят.
Так закончилась Британская война. Кто-то погибал в окопах, другие горели в танках, третьих разрывало на куски фугасом, некоторые прощались с жизнью в затопленных отсеках. А кому-то достались слава и даже любовные утехи. При этом фон Врангель, проведший экспедиционный корпус через весь юг страны, добился успеха при наименьших жертвах, развлекся с леди и получил высшие императорские награды. Александр Гарсоев, жизнь отдавший, дабы не раскрыть американцам русскую принадлежность субмарины, причислен к без вести пропавшим, как и его экипаж.
Подвиг подводников остался неоцененным по двум причинам: российское командование отказалось признать атаку на «Айову», а королевская семья с ведущими министрами благополучно добралась до американского материка на подлодке.
Наконец, выведав, что в те дни не вернулась в порт лишь одна подводная лодка — русская «Акула», американцы сложили два плюс два и вычислили, кто стоял за потоплением линейного крейсера. Посему 5 февраля 1917 года президент Соединенных Штатов Вудро Вильсон заручился поддержкой конгресса и объявил войну Российской империи.
Часть третья
ВОЙНА ЧЕРЕЗ ОКЕАН
Глава первая
Когда в Санкт-Петербурге начались волнения, Государь Император гостил в Берлине, обсуждая с Вильгельмом пути разрешения конфликта с США, в котором теперь увязла и Россия. Не то чтобы американский вызов удивил политиков — антирусская истерия за океаном прочно примешалась к антигерманской. Но у Николая Второго имелась странная черта: ежели он чего-то ждал и верил в возможность получения желаемого, крах надежды заставал его врасплох. Почему американцы посмели начать войну, если внутри себя он уговорил их не делать этого?
В мировой истории много раз бывало, что войны вспыхивали из-за потопленных кораблей. Столь же часто подобные казусы не приводили ни к чему. Атака Гарсоева также могла обойтись без последствий, заяви российское командование о самовольстве капитана или его ошибке, по близорукости спутавшего британский флаг с американским. Достаточно было при этом занять позицию: не желаем дальнейшей войны и «настойчиво рекомендуем» кайзеру покинуть остров, а там сесть за стол переговоров с США — новый виток мировой бойни, вероятно, и не случился бы.
Однако русское чиновничество сработало в привычном стиле. Император повелел Григоровичу считать, что флот не получал приказа на атаку «Айовы». Стало быть, и не признает ее. Дипломаты услышали от Морского министерства эту версию и дисциплинированно пересказали ее американцам, когда извинения и посыпание головы пеплом вполне могли бы исправить положение.
Российская столица, пытавшаяся испытать воодушевление от картинок с танками Б-4 на фоне Биг-Бена, взорвалась возмущением, что вместо окончания ненужной войны империя вляпалась в дурацкую ссору с далекой, но весьма могучей державой. Врангель и Колчак, получив дозволение в Ставке у Брусилова, бросились в Санкт-Петербург, не дожидаясь оттуда криков о помощи.
Через неделю после начала первых выступлений в городе бастовало не менее двухсот пятидесяти тысяч рабочих. Они не просто бросили работу, а шастали по Питеру толпами, пугая, а иногда и избивая прохожих, носили плакаты, митинговали, перекрывали улицы.
Аэроплан Балтийского флота доставил генерала и адмирала прямо к набережной у Зимнего дворца. Императорский кабинет в Зимнем, ныне занятый Александром Михайловичем, напоминал армейский штаб. Причем той армии явно приходилось туго.
— Душевно благодарю за скорое прибытие, господа, но решительно не знаю, на какое дело вас направить. Бунт выплеснулся за пределы столицы, поднялась Москва. С мест в провинции также вести неутешительные.
