— Хаджи Гурган! — узнав, закричал он голосом, каким взывают погибающие в пустыне. — Ах, господи, хаджи Гурган! А я-то вас ищу!
Гурган удивленно вскинул взгляд.
— Как ваше здоровье? — уже бормотал Нурибек, хватая его ладони в свои и даже пытаясь привлечь в объятия, чему тот ошеломленно воспротивился. — Как вы себя чувствуете? Все ли в порядке? Мы с вами родственники, уважаемый хаджи! Двоюродный брат вашего деверя моему дядьке свояк. Хасан его зовут! Как же вы меня не помните? Я вас еще вот таким!.. — задыхаясь, Нурибек мотал рукой у колена. — Вот таким маленьким еще!..
— А как ваше? — попытавшись было отнять руки, машинально завел было молодой мулла ответное бормотание. — Все ли у вас хорошо, уважаемый Нурибек, все ли спокойно?.. Да что вам нужно-то от меня, уважаемый?!
Не позволяя ему ускользнуть в тень портала, Нурибек поспешно и путано излагал свою тяготу.
— То есть вы хотите к царевичу? — нетерпеливо оборвал Гурган. — Я правильно понял?
— Да! Да! Жаловаться! Они идут сюда! Не слушаются!
— Сто динаров.
— Сто?! — ахнул Нурибек, будто прямо под вздох вогнали ему лезвие ржавого кинжала. — Мы ведь родственники, хаджи. У меня нет таких денег. Возьмите половину.
— Видите ли, уважаемый Нурибек, — сказал Гурган. — Если налить в кувшин половину того, что он вмещает, там и будет ровно половина, а уж кувшин вы можете называть как угодно. Хотите, говорите во имя Аллаха “полупустой”, а хотите — “полуполный”.
Нурибек сморщился.
— Что? — хрипло спросил. — При чем тут?
— Долженствования, или обязательства, бывают трех видов, — складывая руки на животе, напевно и ласково перебил его молодой хаджи. — Обязательства первого рода связаны лишь с исполнением оных, то есть собственно обязательств. Обязательства второго рода связаны с исполнением некоторых других обязательств. И, наконец...
Мучительно напрягающийся в попытках понять, о чем идет речь, Нурибек затряс головой:
— Ну нет у меня ста динаров! Возьми шестьдесят, ради Аллаха. Последнее отдаю. Оброка еще не собирал.
Хаджи задумчиво посмотрел на него сощуренным взглядом темных глаз. Лицо у него было безусое, под нижней губой пушилось что-то вроде бородки.
— Ну ладно, — нехотя кивнул он, пряча тяжелый мешочек. — Но тогда к зиме пришлешь мне пятьдесят баранов. Есть бараны? Или ты в своем Бистуяке и баранов заморил?
Хаджи махнул, сарбазы расступились.
— Есть бараны, — облегченно оживился Нурибек, шагая за ним. — И люди есть. Работать только не хотят, сволочи. Представляете, господин Гурган, совсем нет совести. На все готовы, лишь бы выцыганить лишние деньги! Притащился невесть откуда какой-то безумный старец... зороастриец, наверное, не иначе... чертов огнепоклонник. Заморочил всех, а потом невзначай и помри, а меня виноватят. Только и разговоров про покойника... И все для чего? — чтоб по миру пустить.
— Бедный, бедный Нурибек, — покачал головой хаджи. — Сердце кровью обливается, когда слушаешь о ваших бедах. Да, наш эмир, да продлится его царствование на тысячу веков, попустительствует зороастрийцам. По-хорошему, давно пора всех огнепоклонников повесить на тополях. И всех прочих, кто отходит от истинной веры... Между прочим, в этом и ваше упущение, дорогой Нурибек, ваше упущение.
Они прошли длинным сводчатым коридором, оказались в тенистом и прохладном внутреннем дворе; обложенный тесаным камнем бассейн окружали источающие благоухание розы. Негромко гулила горлица, потренькивал где-то в покоях чанг, гулко отдавались шаги по каменным плитам.
Возле стен тут и там сидели молчаливые люди в расшитых золотом чапанах и белых чалмах. Миновали еще одну галерею.
— Это со мной. К молодому эмиру. Дело государственное, — отрывисто сказал Гурган, проталкивая бледного Нурибека мимо стражников.
Он первым, откинув занавесь, нырнул в дверной проем и, согнувшись, пошел вперед.
Нурибек без раздумий пал на колени и пополз следом мимо стоящих по обе стороны от дверей сановников (один держал что-то вроде алебарды с серебряным топориком).
Царевич сидел на подушках, покрытых красным ковром. Черный бархатный чапан, украшенный драгоценными камнями, подчеркивал белизну и свежесть его лица. Муслиновая чалма была увенчана султаном из перьев, а серебряная петлица пересекала ее по диагонали. Справа от Нуха замерли два мальчика с какой-то драгоценной утварью в руках. Высокопоставленные царедворцы чинно стояли по обеим сторонам от возвышения.
Сделав три шага, Гурган низко поклонился.
— Мумин! — капризно воскликнул Нух. — Наконец-то! Тебя обыскались. Где ты ходишь?! Меня тут уже совершенно заморочили. Иди сюда! Выпей вина. Дайте ему.
Опустившись на колени, Гурган сел рядом. Мальчик с поклоном протянул чашу, он отхлебнул и почмокал.
Тогда царевич Нух привлек друга к себе и что-то горячо и весело зашептал на ухо.
Тот рассмеялся, отстраняясь.
— Согласен! Когда?
— Как когда? Да прямо сейчас! — обрадовался царевич, делая попытку подняться с подушек. — Все, совет окончен.
— Подожди, — ласково попросил Гурган. — Я привел одного человека...
Нух досадливо сморщился.
— Погоди, погоди, тут дело важное. Дело касается подданных твоего отца. Это — он указал на припавшего к подстилке Нурибека, — владетель селения Бистуяк. Под его рукой жители так обнищали, что решили идти к эмиру Назру с жалобой...
— Отец в Герате, — заметил Нух.
— Ну да, так кому, как не тебе, с этим разобраться?
— С чем разобраться?
— Они идут к Бухаре, — раздельно сказал Гурган. — Нужно что-то делать.
— Идут к Бухаре? — обеспокоенно переспросил хаджиб, высокий полный человек в шитой золотом чалме. — Кто им позволил?
— Никто, — развел руками Гурган.
— Что-то делать, — царевич задумался. — А что делать? Ну, пусть он даст им денег... или чего там? Зерна пусть пообещает, хлеба. Что не будет их притеснять, — Нух повернул голову и сердито посмотрел на Нурибека. — Ты почему людей мучишь, мерзавец?! В яму захотел?! Отвечай!
Нурибек онемел и, попытавшись было приподнять голову, снова пал лицом в палас.
— Старик пришел, — забормотал он. — Пришел старик, поселился в дупле... стал мутить.
— В каком еще дупле? — поморщился царевич. — Что ты несешь? Разве он — птица?
— Нет, не птица... дерево... дупло, — лепетал Нурибек. — Честное слово, ваша милость!..
Кто-то из сановников, стоявших справа от возвышения, хохотнул и громко произнес звучный бейт: дескать, мы склонны прощать птиц, когда они гадят нам на головы, в силу малого количества их дерьма; но что делать, коли мы начнем летать сами?
Все расхохотались.
