Сет покачал головой:
— Скорее всего, они снова выбросятся на берег. У меня папа ученый. Он говорит, что они не просто так это делают, есть причина.
Библиотека начала заполняться детьми, которых врач освободил от занятий физкультурой.
— Я хочу прогуляться на пляж после школы, проведать их, — сказал Сет, перекладывая из руки в руку скейт. Его колесики медленно вращались. — Пойдем вместе?
— Что? — опешила я.
Из всех невероятных происшествий, случившихся в том году, эта короткая фраза из уст Сета Морено произвела на меня самое сильное впечатление.
— Пойдешь со мной?
Я до сих пор помню геометрический узор красного библиотечного ковра и флаги, раскачивавшиеся у нас над головами. Они оживали всякий раз, когда дверь открывалась и закрывалась.
— Пойду, — просто ответила я.
— Договорились, — сказал он. После этого Сет повернулся и вышел.
В автобусе мы сели отдельно и сошли на нашей остановке с теми же ребятами, что обычно. Погода стояла жаркая и облачная. Ветер гонял по пустырю пыль. Дети сразу разбежались кто куда. Я направилась к Сету, представляя, как он сейчас бросит скейт на асфальт и умчится с холма без меня. Может, я его неправильно поняла. Или это шутка такая. Но он повернулся, прищурился и сказал:
— По дороге можем закинуть рюкзаки ко мне.
Мы шли в тишине, не произнося ни слова. Только две пары кроссовок дружно шаркали по блестящему от солнца тротуару.
Родителям я о своих планах не сообщила. Все равно они вернутся с работы не скоро.
Сет жил через две улицы от меня в бежевом доме, похожем на ранчо. На гараже висело ржавое баскетбольное кольцо. В запущенном дворе стояли в ряд пустые терракотовые цветочные горшки.
Мы прошли в незапертую дверь и скинули рюкзаки в прихожей, на груды газет и тюки белья из прачечной. Для защиты от солнечного света на окнах вместо штор висели толстые одеяла. В углу валялся уже ненужный кислородный баллон с трубками. Мама Сета умерла в этом доме.
— Хочешь колы? — спросил он.
— Давай.
Мы выпили газировки за кухонным столом.
Отец Сета, ученый-биоинженер, был на работе, где, по словам сына, проводил большую часть времени. Сет сказал, что сейчас он занимается выведением нового сорта кукурузы.
— Если все получится, она сможет расти без света.
Сет показал мне короткую дорогу на пляж через ущелье. Это оказалась крутая песчаная тропа, устланная еловыми иголками и окаймленная обломками известняка. Пахло там как всегда — землей и шалфеем, но привычные краски Калифорнии уже померкли. Зеленый цвет постепенно исчезал. Растения умирали. Несмотря на это, в ущелье по-прежнему гудели жуки, комары и мухи — те, кто раньше служили птицам едой, продолжали жить и здравствовать.
— Осторожно, здесь есть змеи, — предупредил Сет.
Мне нравилась его расслабленная, неторопливая походка: этот парень знал, куда идет. И я, как его девушка, шла за ним точно такой же походкой.
Тропинка вильнула, и впереди показался пляж. Стоял отлив — самый сильный из всех, что я видела. Замедление оттягивало воду вглубь океана. Сотни метров дна обнажились, и теперь на нем чернел песок вперемешку с кусками железа. Нам открылась изнанка моря.
Мы замерли, наблюдая за океаном. Наши руки почти соприкасались.
Затем мы пересекли прибрежную дорогу, поднырнули под оградительную ленту и проскользнули между двух разрушенных зданий, еще мокрых от недавнего прилива. Один дом обвалился и напоминал обглоданный пирог. На его стенах висели морские желуди, ступени крыльца усеивали актинии.
Я наклонилась, чтобы разуться.
— Смотри, — сказал Сет.
И тогда я увидела китов — темных и неподвижных, напоминающих своими размерами о доисторических временах.
По пляжу ходили еще несколько человек: добрые самаритяне поливали китов свежей морской водой, волонтеры тащили от океана ведра.
Киты медленно тяжело дышали. Мы смотрели и слушали. Стадные животные переживают страдания товарищей как свои собственные. Киты, несомненно, умирали. Но мы ничем не могли им помочь и просто стояли как громом пораженные.
Сет подобрал с песка две пустые, грязные на дне пластиковые бутылки и протянул одну мне.
— Надо что-то делать. Пошли, — сказал он.
Босиком, с бутылками в руках, мы пустились к воде.
Путь оказался неблизким. Под ногами зачавкал ил. Между пальцами ползали какие-то невидимые существа. Ветер ерошил мои волосы, чешуя мертвых рыб поблескивала на солнце. Когда мы наконец добрались до воды и обернулись, то еле смогли различить людей на пляже. Они беззвучно толпились вокруг китов, размахивая руками. Все заглушал шум океана.
Мы быстро наполнили бутылки и заспешили обратно по толстому слою ила. Мы выбрали самого сухого кита — он нуждался в помощи больше других. Он лежал с краю и казался неимоверно старым. Его шкуру покрывали белые полоски шрамов. Я стала очищать его глаза от мух — сначала один, потом другой. Сет вылил наши скудные запасы воды ему на голову и в пасть. Он даже погладил кита по боку. Я чувствовала, что Сету самому не хватает нежности.
— Эй, ребята! — крикнул кто-то за нашими спинами. Голос принадлежал мужчине в панаме. В руке у него болталось пустое белое ведро. Порыв ветра унес его слова, и он повторил снова: — Этот уже мертвый.
Обратно мы возвращались потрясенные, вспотевшие и усталые. Шел двадцать третий час светлого дня. Солнце и не думало садиться.
— Дело в магнитном поле, — сказал Сет.
— Что?
В ущелье поднялся сильный ветер, который подбрасывал вверх пыль и сухие листья.
— Из-за него киты выбрасываются на берег. Им нужно магнитное поле, чтобы определять направление движения. А замедление его разрушает.
Прищурившись, я посмотрела на гладкое синее небо без единого облачка.
— Ты его не заметишь, оно невидимое, — пояснил Сет.
Те киты-смертники стали первыми. Скоро на берегу их появились сотни, потом тысячи, а потом — десятки тысяч. И люди прекратили попытки спасти их.
— Не только китам нужно магнитное поле. Нам тоже. Папа говорит, что люди без него обречены на гибель, — добавил Сет, когда мы покинули ущелье и зашагали по мощеной дороге.
Я едва слышала его — мои мысли витали где-то далеко. Да, я была влюблена, и меня преисполняло счастье от того, что я провела весь день в обществе Сета Морено.
25
Первые эвкалипты завезли в Калифорнию из Австралии в пятидесятых годах девятнадцатого века. Перед тем как попасть в почву нашего штата, их семена преодолели восемь тысяч километров через открытый океан. Древесину эвкалиптов предполагалось использовать множеством разных способов. Особенно их рассчитывали применять при производстве железнодорожных шпал. Но дерево оказалось бесполезным. При сушке оно искривлялось, а от гвоздей шло трещинами. Не успев стать популярной, государственная эвкалиптовая индустрия обанкротилась.
