Врач потянулся к сенсорам панели и в раздумье опустил руку. Не нравился ему рядовой Тумидус. Ой не нравился! Во время плановых пробуждений врач имел удовольствие общения с парнем. Сколько было положенных вопросов, столько и задал. Об инциденте, о самочувствии — и, не удержавшись, еще пару-тройку сверх программы. Отвечал рядовой Тумидус без энтузиазма. Умирающим не прикидывался, но и героя — «К марш-броску готов!» — из себя не корчил. Училище вспоминал скупо или старался уйти от ответа. Вполне понятно: тема до сих пор болит.
Реакция нормальная, придраться не к чему.
Не важно, подумал врач, что он отвечал. Важно — как. Голос. Интонации. Взгляд. Мимика. Жесты. Ты, обер-центурион медицинской службы, — ты не психиатр. Можешь ошибаться. Но «лестничной падали» ты за свою службу насмотрелся вдоволь. Чуешь, где жареным пахнет. Это все «офицерские» инъекции. Нельзя рядовому «офицерку» колоть. Надо прекратить курс. Средства в подготовку вложены? Глядите, экономисты-умники! Потом дороже обойдется. Конфликт приоритетов: солдат должен подчиняться. Хоть под корсетом, хоть так. А «офицерка» стимулирует прямо противоположное поведение. Модифицированное? — все равно. Отправить рапорт по начальству? Держать парня в лазарете нет никаких оснований…
Указательный палец лег на сенсор пробуждения.
VIII
Марк зашел в умывальную, из нее — в гладильную.
За столами утюжили форму шесть человек. Ближе к окну трудился декан Прастина. Марк подошел к лопоухому, взял за шкирку и, не говоря ни слова, ударил лицом о край стола. Прастина завизжал тонко, по-заячьи. Губа лопоухого треснула; брюки, выглаженные до стрелок, измарались кровью. Марк пнул декана в колено. Бестолково размахивая руками, Прастина вывернулся, но кулак мстителя догнал его — с правой, в челюсть.
Марк еще бил Прастину, когда на него кинулись. Нет, не солдаты — двое деканов. Кто-то выскочил из гладильной, разинув рот в беззвучном крике. Миг — и в драку вмешался молодой незнакомый декурион. Судя по всему, он проходил мимо, и беглец врезался в него, будто снаряд. Стол опрокинули, раздался истошный вопль: горячий утюг мазнул по голому телу. Молодой декурион схватил утюг, замахнулся и, рыча от разочарования, швырнул оружие в угол. Утюгом можно было убить, и декурион не желал рисковать. Вернувшись в свалку, он еще долго рычал.
Лестница, думал врач. Гори ты огнем, лестница!
Он еще не знал, что это надолго.
КОНТРАПУНКТ.
Н’ДОЛИ ШАНВУРИ, ДОЧЬ ПАПЫ ЛУСЭРО
(Три дня тому назад)
СОНЕТ КОМИКА
И впрямь пора. Счастливого трамвая
Нам не дождаться. Где он, тот трамвай?
Я взял с фуршета водки. Разливай.
Тут у меня стаканчики… Кривая,
Пожалуй, нас не вывезет. Вай-фай
От сердца к богу — прочен, будто свая,
И хрупок, как мечта. Всю жизнь взывай,
Чтоб к смерти отозвались. Убивая
В себе ребенка, юношу, скота,
Любовника, бродягу, я в конце
Стою с пустой ухмылкой на лице
Под ливнем, за которым — темнота.
А как хотелось, чтобы тот, в венце…
Мы — комики, нам имя — суета.
Впервые я услышал эти стихи как песню. Когда старый шталмейстер Донни Фуцельбаум был не в духе, он брал гитару. Одну песню он пел чаще других. Играл Донни отвратительно: скорее ритм, чем музыка. Но голос… В прокуренной уборной я узнал, что это стихотворение называется «Сонет комика». Что его написал Вениамин Золотой, поэт с Сеченя. Что «Сонету комика» предшествует «Сонет трагика», но Донни его не поет. Что трамвай — это такая электрическая таратайка с рогами…
Я был молод. Я еще многого не знал.
Мы — комики, нам имя — суета…
(Из воспоминаний Луция Тита Тумидуса, артиста цирка)
— Я ошибался! Солнце мое, вы не представляете, как я этому рад!
— Я тоже рада вас видеть, майомберо Зикимо.
Н’доли не обернулась. Она и так знала, с кем говорит.
Кто еще, завидев коллегу, мог с полуслова продолжить спор трехмесячной давности, даже не поздоровавшись? Впрочем, надо отдать должное майомберо Зикимо: проигрывая, он честно признавал поражение, нисколько не расстраиваясь при этом.
Н’доли замедлила шаг, позволяя догнать себя.
— Образцы с Тренга крайне интересны. Вы живы-здоровы, все замечательно… И все равно, солнце мое, не стоило так рисковать!
Зикимо зашагал рядом, смешно выворачивая массивную голову на короткой шее, чтобы взглянуть на Н’доли. Низкорослый, коренастый, руки заросли рыжим волосом — если профессор Мваунгве походил на гориллу, то Зикимо смахивал на орангутана, облаченного в белый халат. Халат Зикимо давно стал притчей во языцех. Его ткань сияла чистотой горных снегов, какие бы эксперименты ни ставило неугомонное содержимое халата.
— Отбор образцов! Неужели для этого одно из светил центра должно было подвергнуться ужасному риску?!
— Вы мне льстите, майомберо Зикимо. Светило? Я всего лишь делегированный сотрудник Института межрасовой генетики.
— Солнце мое, оставьте официоз для консилиума! Должность, степень, статус… У вас, между прочим, такая же степень майомберо. Мы что, станем величать друг друга, как на конференциях в Академии Хиззаца? Доктор Шанвури, доктор Зикимо… Великий Н’куйя, как я за вас переживал!
— Я тронута, коллега. Но вы преувеличиваете опасность…
— А если бы вас разоблачили? Арестовали?!
— Я прошла курс подготовки.
— Подготовка! — Зикимо всплеснул руками. Рыжие бровки-тучки вспорхнули на лоб. — Курс шпионажа за четыре месяца? Они что, насмотрелись дешевых боевиков, эти умники из научной разведки?! Четыре месяца! Люди учатся годами, а потом раз — и томись до конца дней в застенках вражеских контрразведок… Как они сумели вас уговорить?!
— Вы несправедливы. Это мне пришлось их уговаривать. Кстати, а вы-то откуда в курсе? Про четыре месяца и научную разведку?
— Элементарно сопоставил факты. Наши запросы на новые образцы. Ваша регулярная занятость по вечерам в течение четырех месяцев. Раньше вы не отказывались сходить на Джа-фестиваль или на мара-кату-пати. Командировка на Тренг. Доставка образцов… Нельзя было поручить это дело профессиональному агенту? Отбор образцов, солнце мое, — это…
Зикимо умолк, не закончив фразу, что случалось с ним крайне редко. Н’доли улыбалась, боковым зрением отслеживая реакцию «орангутана». Зикимо был давно и безнадежно влюблен в дочь Папы Лусэро. Кажется, он ревновал к далекому донору.
— Те образцы, — Н’доли ласково тронула собеседника за плечо, — что вы видели, действительно мог получить любой агент. Но дело не только в них. Терпение, коллега! Скоро вы сами все увидите. Думаете, зачем Умсла собирает нас на консилиум?
