Обернувшись, я оставила руку за спиной между собой и окном.
– Я не доверяю твоему другу.
– Я ему никогда не доверял. Чтобы дольше прожить. –
Напряженные желваки на скулах Трента исчезли, жесткость зеленых глаз чуть
ослабела. – Мы с Ли в детстве каждое лето проводили вместе. Четыре недели в
одном из лагерей моего отца, четыре недели на вилле его семьи на искусственном
острове у побережья Калифорнии. Предполагалось, что так между нашими семьями
возникнет приязнь. Кстати, это он поставил сторожа у меня на большое окно. –
Трент мотнул головой. – Ему было двенадцать. Очень серьезное достижение для
такого возраста. Да и вообще. У нас была вечеринка, мама упала в горячую ванну
– настолько перебрала. Мне придется теперь заменить его стеклом, раз у нас…
трудности.
Он улыбнулся этим горько-сладким воспоминаниям, но я уже не
слушала. Сторожа поставил Ли? Щит принял цвета моей ауры, как тот диск в
игральном зале. Наши ауры резонируют на одной и той же частоте. Прищурив глаза,
я подумала еще и об общем нашем отвращении к красному вину.
– У него была та же болезнь крови? – спросила я.
Совпадением это быть не могло, раз тут замешан Трент.
Трент вскинул голову:
– Да, – осторожно сказал он. – Вот почему я этого не
понимаю. Мой отец спас ему жизнь, а сейчас он собачится ради жалких нескольких
миллионов в год?
Жалких нескольких миллионов в год. Карманные деньги для
богатых мерзавцев.
Я глянула на стол Ли, решила, что ничего не узнаю, порывшись
в ящиках.
– А ты, э-э, следишь за крепостью «бримстона», который
производишь?
Лицо Трента стало настороженным, потом, будто приняв
решение, он пригладил ладонью волосы.
– И очень тщательно, миз Морган. Я не то чудовище,
каким вы меня себе рисуете. Мой бизнес – не убийство людей, а спрос и
предложение. Если бы я не стал его производить, стал бы кто-нибудь другой, и
этот продукт не был бы безопасным. Умерли бы тысячи. – Он глянул на дверь,
принял более официальную позу. – Атак я гарантирую безопасность.
Я подумала об Эрике. Мысль о том, что она может погибнуть –
как неполноценная особь, – была невыносима. Но что незаконно, то незаконно.
Заправляя прядь за ухо, я наткнулась рукой на его тяжелые
серьги.
– Мне все равно, какими цветами ты рисуешь свои
красивые картинки, но ты все равно убийца. Фарис умер не от укуса пчелы. Он
нахмурил брови.
– Фарис хотел передать свои записи прессе.
– Фарис был перепуганный отец, который любил свою дочь.
– Я встала, упираясь рукой в бедро, глядя, как он неловко ежится. Это было
почти незаметно: напряжение в челюстных мышцах, переплетение ухоженных пальцев,
отсутствие эмоций на лице. – А почему тогда не убить меня? – спросила я. – Пока
я не сделала того же?
У меня сердце колотилось, будто я стояла на краю обрыва.
Трент сломал эту свою маску деловитого, шикарно одетого наркобарона совершенно
искренней улыбкой.
– А потому что вы к журналистам не пойдете, – сказал он
просто. – Вас уничтожат вместе со мной, а вам ваша жизнь важнее истины.
Я почувствовала, как у меня щеки горят.
– Заткнись.
– В этом ничего плохого нет, миз Морган.
– Заткнись!
– И я знал, что когда-нибудь вы будете со мной
работать.
– Не буду.
– Вы уже работаете.
Чувствуя, как сводит судорогой живот, я отвернулась, глядя
на замерзшую реку и не видя ее. У меня на лбу залегла морщина. Было так тихо,
что я слышала удары собственного сердца – откуда такая тишина?
Я обернулась, схватив себя за локти. Трент, поправлявший
стрелку на брюках, поднял глаза и с любопытством посмотрел, как я испугалась –
я знала, что испуг был написан у меня на лице.
– Что случилось? – осторожно спросил он.
Чувствуя какую-то нереальность и отстраненность, я шагнула к
двери:
– Слушай.
– Я ничего не слышу.
Протянув руку, я подергала ручку двери.
– В том-то и дело, – сказала я. – Корабль пуст. Секунда
тишины. Потом Трент встал, зашуршав костюмом.
Он был скорее озабочен, чем встревожен, поддергивая рукава и
подходя ко мне. Отодвинув меня, он попробовал ручку.
– Ты думаешь, у меня не получилось, так у тебя
получится? – спросила я, хватая его за локоть и отодвигая от двери.
Балансируя на одной ноге, я ударила другой в замок,
благодарная в душе, что даже на роскошных судах все стараются сделать как можно
легче. Каблук пробил тонкое дерево насквозь, нога застряла в дыре. Клинья моего
красивого платья болтались и дергались, пока я неуклюже отпрыгивала назад,
вытаскивая ногу.
– Эй, стой! – воскликнула я, когда Трент вытащил из
дыры щепки и просунул руку – отпереть ее снаружи. Не обращая на меня внимания,
он открыл дверь и бросился в коридор.
– Черт побери, Трент! – зашипела я, хватая ридикюль и
устремляясь следом. Лодыжка болела, но я догнала Трента на середине лестницы и
дернула назад, да так, что он плечом впечатался в стену узкого прохода. – Ты
что это творишь? – сказала я в дюймах от его рассерженных глаз. – С Квеном ты
так же обращаешься? Ты же не знаешь, что там, а если ты погибнешь, отвечать
мне, а не тебе!
Он ничего не сказал, только зеленые глаза горели да зубы
были крепко сжаты.
– Теперь пристраивайся за мной и не высовывайся, –
сказала я, толкнув его себе за спину.
Оставив его на лестнице, я мрачно и беспокойно двинулась
вперед. Рука тянулась к пейнтбольному пистолету, но пока над нами висел и
работал этот лиловый диск, шарики с зельем могут только пометить кого-нибудь,
обляпав дорогую одежду мерзким отваром аконита и традесканции. Я едва заметно
улыбнулась – кажется, я ничего против не имела физических способов.
Та часть зала, что была мне видна, оказалась пустой. Я
прислушалась – ничего не услышала. Присела к полу, чтобы голова была на уровне
колен, и выглянула за угол – присела по двум причинам. Во-первых, если бы
кто-то меня там ждал, чтобы оглушить, ему пришлось бы менять замах, и у меня
появлялось время уйти. Во-вторых, если бы я все-таки получила по голове, ближе
было бы к полу.
Но когда я выглянула, меня просто замутило. Пол элегантно
убранного зала был устлан телами.
– О Боже мой! – тихо ахнула я, вставая. – Трент, он их
убил. В этом и было дело? Ли хочет повесить убийство на нас? Трент обошел меня,
легко уклонившись от моей попытки его схватить. Присел возле первого тела.
– Без сознания, – сказал он ровным голосом, только уже
не шелковым, а стальным.
Мой ужас сменился замешательством.
