– Ты ее не слышишь?! – отрывисто спросила Айви.
Она так резко поставила чашку на стол, что кофе пролился, а
я вздрогнула от неожиданности.
Кистен скорчил гримасу и покачал головой.
– Поздравляю, – кисло сказал он. – Добро пожаловать в
клуб. Жаль, что я из него выбыл.
Глаза Айви вспыхнули злостью.
– Нет! – крикнула она, вставая.
Кистен глянул на нее круглыми глазами, до него только теперь
дошло, что Айви не обрадовалась.
Натянутая как струна, Айви покачала головой.
– Нет, – твердо повторила она. – Не хочу!
Я подскочила с дивана, внезапно сообразив. Если она это
слышит – значит, власть Пискари над ней усиливается. Я глянула на Кистена, и на
лице у него отразилась тревога.
– Погоди, Айви, – принялся увещевать он, но ее обычно
спокойное лицо исказилось от злости.
– Ничего, ничего моего не осталось! – воскликнула она с
полыхающими чернотой глазами. – Такая была красивая песня, а теперь мерзкая, и
все из-за него! Он все отбирает, Кист! – крикнула она. – Все!
Кистен встал, и я замерла, глядя, как он обошел вокруг стола
и потянулся к ней.
– Айви…
– Это надо прекратить, – сказала она, быстрым ударом
отбрасывая его руки, прежде чем он успел к ней прикоснуться. – Сейчас же
прекратить!
У меня челюсть отвисла, когда она с вампирской быстротой
выбежала из комнаты. Пламя свечей заметалось, потом выровнялось.
– Айви? – Я поставила чашку и встала, но в комнате
никого не осталось. Кистен помчался за ней следом. – Вы куда?… – прошептала я.
Я услышала негромкое ворчание седана Айви – она его у матери
взяла на зиму, – и в следующее мгновение ее уже не было. Я вышла в коридор;
мягкий стук закрытой Кистеном двери и его шаги по деревянному полу отчетливо
прозвучали в тишине.
– Куда она? – спросила я, когда он подошел ко мне.
Он положил руку мне на плечо, молчаливо предлагая вернуться
в гостиную. Стоя в носках, я яснее видела нашу разницу в росте.
– Поговорить с Пискари.
– Пискари! – Меня пронзило тревогой. Я вывернулась из
его руки и остановилась посреди коридора. – Не пойдет же она одна с ним говорить!
Но Кистен невесело улыбнулся:
– С ней все будет нормально. Сейчас у них пик. Она с
ним поговорит, и он отступит. Он затем ее и достает. Все нормально.
Не убежденная, я вернулась в гостиную. Я все время ощущала
его спиной, молчаливого, на расстоянии руки. Мы были одни, не считая полусотни
пикси в моем столе.
– С ней все будет нормально, – прошептал он себе под
нос, тихо ступая туфлями по серому ковру за мной следом.
Мне хотелось, чтобы он ушел. Я была эмоционально выжата и
хотела, чтобы он ушел. Чувствуя на себе его взгляд, я задула свечи. В
наступившем сумраке собрала кофейные чашки на поднос, надеясь, что он поймет
намек. Но, глянув на коридор, похолодела от внезапной мысли:
– А Пискари не заставит ее меня укусить? Он чуть не
заставил ее укусить Квена.
Кистен шагнул вперед. В пахнущем свечным дымом воздухе его
пальцы легли поверх моих, он забрал у меня поднос.
– Нет, – сказал он, ожидая, чтобы я пошла в кухню
вперед него.
– А почему?
Я вошла в ярко освещенную кухню. Щурясь от света, Кистен
поставил поднос к раковине и вылил кофе – коричневыми лужицами на белом фаянсе.
– Пискари удалось так на нее воздействовать только
потому, что он ее врасплох захватил. Ну и еще потому, что она не выработала
способа с ним бороться. А с желанием укусить тебя она боролась еще с тех пор,
как вы вместе работали в ОВ. Ей привычно стало воздерживаться. Пискари не
заставит ее тебя укусить, пока она не сдастся, а она не сдастся. Слишком она
тебя ценит.
Я открыла посудомоечную машину, и Кистен составил в нее
чашки.
– Ты уверен? – тихо спросила я, желая поверить.
– Да. – С этой искушенной улыбкой он снова стал
выглядеть мерзавцем в дорогом костюме. – Айви гордится тем, что отвергает себя.
Она свою независимость ценит больше, чем я, вот почему она ему сопротивляется.
Было бы легче, если б она сдалась. Он бы перестал на нее давить. Это не
унижение – позволить Пискари смотреть ее глазами, ощущать эмоции и желания.
Скорее возвышение.
– Возвышение. – Не веря ушам, я оперлась на стол. –
Пискари навязывает ей свою волю, заставляет делать то, чего она не хочет, а ты
считаешь, что это «возвышение»?
– Если так формулировать, то нет. – Он открыл шкафчик
под мойкой и вытащил средство для мытья посуды. Я слегка удивилась, откуда он
знает, где что стоит. – Но Пискари так ее достает только потому, что она
сопротивляется. Ему нравится, что она не поддается.
Я забрала у него бутылку и налила средство в стаканчик на
дверце машины.
– Я ей все время говорю, что быть наследником Пискари –
это удача, а не потеря, – сказал он. – Она ничего от себя не теряет, зато
приобретает очень много. Тот же вампирский слух. Да и почти все силы
вампира-нежити без всяких минусов.
– К примеру, совесть не говорит, что нельзя смотреть на
людей как на ходячую закуску, – съязвила я, захлопывая дверцу.
Он вздохнул, тонкая ткань пиджака натянулась на плечах,
когда он забрал у меня бутылку и полез ставить ее на место.
– Все не так, – сказал он. – С овцами обращаются, как с
овцами, кто использует других – тех самих используют, но достойные большего получают
все.
Скрестив руки на груди, я поинтересовалась:
– А кто тебе дал право решать, кто чего достоин?
– Рэйчел… – Он устало взял меня за плечи. – Все сами за
себя решают.
– Не верю. – Впрочем, я не отстранилась и не сбросила с
себя его руки. – И даже если так, ты этим пользуешься.
Кистен мягко переместил мои руки в менее агрессивное
положение, глаза его стали далекими, он отвел взгляд. – Большинство людей, –
сказал он, – отчаянно стараются быть нужными. И если они собой недовольны, если
думают, что не стоят любви, то иногда выбирают худший из способов себя
наказать. Они наркоманы – эти тени, принадлежат ли они кому-то одному или
никому и всем. Как блеющие овцы, в которых они себя превратили, они бродят в
поисках искры признания, вымаливают его и сами знают, что оно фальшиво. Да, это
мерзко. И – да, мы этим пользуемся. Но что хуже – пользоваться теми, кто сам
этого хочет, зная в душе, что ты чудовище, или брать свое силой, показывая это
явно?
Сердце у меня колотилось. Я не хотела соглашаться, но мне не
с чем было спорить.
– Ну, и есть те, кто наслаждается властью, которую
имеет над нами. – Губы Кистена сжались в ниточку от давней злости, он отнял от
меня руки. – Те умники, которые знают, что наша жажда доверия и признания
заходит так глубоко, что ее можно извратить. Те, кто на этом играет, зная, что
мы чуть ли не все сделаем за разрешение взять кровь, которой так отчаянно
жаждем. Те, кто чувствует превосходство от тайной власти, которую может
получить любовник, чувствуя, что она ставит их почти наравне с богами. Те, кто
хочет к нам присоединиться, считая, что приобретет силу и власть. Их мы тоже
используем и прогоняем с меньшим сожалением, чем овец, если только их не
возненавидим – а тогда мы можем превратить их в вампиров в качестве жестокой
мести.
