– Я пришлю кого-нибудь вас накрасить, – добавил он,
выходя.
А это уже было прямое оскорбление.
– Спасибо, я сама могу накраситься, – сказала я ему в
спину достаточно громко. Я была накрашена обычной косметикой поверх чар цвета
лица, скрывающих мой все еще не до конца прошедший фонарь под глазом, и я не
хотела, чтобы кто-нибудь его трогал.
– Тогда я должен только прислать парикмахера, который
что-нибудь сделает с вашими волосами, – донеслосьдо меня эхо.
– Волосы у меня в порядке! – крикнула я, потом
посмотрела в зеркало, тронула крупные локоны, начинающие уже завиваться в
мелкие колечки. – В полном порядке, – сказала я уже тише. – Я их только что
причесала.
Ответом мне был только хихикающий смех Джонатана да звук
открываемой двери.
– Я не оставлю ее одну в комнате Элласбет, – донесся
мрачный голос Квена в ответ на неразборчивый говор Джонатана. – Она ее убьет.
Я подняла брови. Кто кого убьет? Я Элласбет, или Элласбет –
меня? Эта подробность казалась мне существенной. Я обернулась – в дверях ванной
стоял Квен.
– Ты меня тут опекаешь, как нянька? – спросила я,
хватая нижнюю юбку и чулки и затаскивая платье за ширму.
– Мисс Элласбет не знает, что вы здесь, – сказал он. –
Я не счел необходимым ей это говорить, поскольку она возвращается домой, но она
известна склонностью менять свои планы, никого не извещая.
Я посмотрела на ширму, отделяющую меня от Квена, потом сняла
кроссовки. Ощущая себя маленькой и беззащитной, я сбросила свою одежду, сложив
аккуратно, а не оставив кучкой на полу.
– Ты помешан на этом «кому что надо знать», да? –
спросила я и услышала, как он что-то говорит кому-то, только что вошедшему. –
Что именно ты мне хочешь сказать?
Второй человек, которого я не видела, вышел.
– Ничего, – кратко ответил Квен. Ну да, так я и
поверила.
У платья была шелковая подкладка, и я подавила стон зависти,
когда оно облекло меня. Поглядела вниз, на подол, решила, что длина будет как
раз подходящая, когда я надену сапоги. Но тут же нахмурилась. Мои сапоги сюда
не впишутся. Придется надеяться, что у Элласбет восьмой размер обуви и что
раздавать пинки я сегодня смогу и на каблуках. Бюстье доставило мне малость
хлопот, и я в конце концов бросила попытки застегнуть молнию до самого
последнего дюйма.
Оглядев себя в последний раз, я заткнула амулет для цвета
лица за пояс, а пейнтбольный пистолет прицепила в кобуре к бедру, и вышла из-за
ширмы.
– Застегнешь меня, милый? – спросила я весело и
заработала – редкую, как я думаю, – улыбку от Квена.
Он кивнул, и я повернулась к нему спиной. :
– Спасибо, – сказала я, когда он застегнул молнию.
Он повернулся к креслу у стола, наклонился и поднял букет, которого
там не было, когда я уходила за ширму. Букетом служила черная орхидея в золотой
с зеленым ленте. Квен выпрямился, вынул из букета булавку и замялся, глядя на
узкую бретельку. Я поняла его дилемму, но совершенно не собиралась ему
помогать.
Покрытое шрамами лицо Квена скривилось, он сжал губы, глядя
на мое платье.
– Прошу прощения, – произнес он, протягивая руки. Я
замерла, зная, что он бы ни за что до меня не дотронулся, если бы не крайняя
необходимость. Ткани, чтобы прикрепить букет, было достаточно, но Квену
пришлось бы вложить пальцы между булавкой и мной. Я выдохнула, чтобы ослабить
ткань и дать ему чуть больше простору.
– Спасибо, – сказал он тихо.
Руки его были холодны, и я подавила дрожь. Пытаясь не
шевелиться, устремила взгляд в потолок. Все-таки я слегка улыбалась, и улыбка
эта стала шире, когда он, закрепив букет, с облегчением вздохнул и сделал шаг
назад.
– Что-то смешное вспомнили, Морган? – мрачно спросил
он. Я опустила голову, глядя на него сквозь разлетевшуюся челку.
– На самом деле нет. Ты мне просто отца напомнил.
У Квена вид стал сразу и недоверчивый, и вопросительный. Я
покачала головой, схватила наплечную сумку со стола и села за туалетный столик
у ширмы.
– У нас был большой бал по случаю окончания седьмого
класса, и у меня было платье без бретелек, – сказала я, вынимая свою косметику.
– Папа не хотел, чтобы мой кавалер прицеплял мне цветок, и потому сделал это
сам. – У меня стало расплываться перед глазами, я положила ногу на ногу. – А на
моем выпускном его уже не было.
Квен остался стоять – я не могла не заметить, что встал он
так, чтобы видеть и меня, и дверь.
– Твой отец был настоящий мужчина. Сегодня он бы тобой
гордился.
У меня перехватило дыхание – до боли, сразу. Я медленно
заставила себя выдохнуть, а руки продолжали свою работу над лицом. Меня не
удивило, что Квен его знал – они одного возраста, – но все равно мне стало
больно.
– Ты его знал? – спросила я.
Во взгляде, которым он посмотрел на меня из зеркала, ничего
нельзя было прочесть.
– Он умер достойно.
Умер достойно? Бог ты мой, да что это с ними со всеми?! Я
повернулась, разозлясь, лицом к нему:
– Он умер в занюханной больнице, в палате с грязью по
углам, – сказала я сдавленным голосом. – А ему полагалось жить, черт бы все
побрал. – Я говорила ровным голосом, но сама знала, что это ненадолго. – Ему
полагалось быть со мной, когда я получила первую свою работу и через три дня
вылетела за пощечину сыну босса, который меня щупал. Ему полагалось быть со
мной, когда я окончила школу, а потом колледж. Ему полагалось быть со мной и запугивать
моих кавалеров, чтобы вели себя прилично и не высаживали меня из машины,
предоставляя добираться домой пешком за то, что я не дала. А его не было. Не
было. Он погиб, делая что-то вместе с отцом Трента, и ни у кого тут духу не
хватает сказать мне, что же это было за великое дело, ради которого надо было
так изуродовать мне жизнь.
Сердце у меня стучало, а я смотрела на спокойное, изрытое
оспой лицо Квена.
– Тебе долгое время пришлось быть собственным
хранителем и защитником.
– Ага.
Крепко сжав губы, я обернулась обратно к зеркалу, покачивая
ногой.
– Что нас не убивает…
– То делает очень больно, – ответила я его отражению.
-. Чертовски больно. – Синяк под глазом запульсировал от повышенного давления,
и я подняла руку его потрогать. – Я достаточно сильна, – сказала я едко, – и
мне незачем быть сильнее. Пискари – гад, и если он выйдет из своей тюрьмы,
умрет дважды.
Я подумала о Стриж, надеясь, что она окажется настолько же
плохим адвокатом, насколько она хороший друг Айви.
– Пискари? – спросил Квен, чуть переступив, но не сойдя
с места.
Я подняла голову в ответ на его вопросительную интонацию:
