– Красиво звучит, да?
– Очень!
– А спектакль еще красивее.
Сергей проводил Дашу до остановки маршрутки.
– Я далеко живу. Ты меня дальше не провожай, а то как раз под дождь попадешь.
Вообще-то дождь шел уже давно, просто они его не замечали.
* * *
Сергей и Даша стали встречаться – не часто, потому что все же у обоих учеба, выпускной класс, а у него еще и танцы… Но и не редко, ведь Даша приходила почти на все представления «Антре», и потом они шли гулять – в любую погоду, куда глаза глядят. Бесснежная, пронизывающе холодная зима заставляла их искать убежища. Зима всегда готова открыть ищущим что-то новое…
В городе они нашли много укромных уголков – например, художественный музей, в который по будним дням никто не заглядывал, недорогую, но симпатичную кофейню, книжный магазин, владельцы которого поставили кожаные диванчики, все для удобства покупателей! Они часто ходили в кино – и ходили бы еще чаще, если бы для Сережи полумрак зала не был наполнен невыносимым, тянущим напряжением. От близости Дашиного лица, от нежности ее руки в его руке, от того, что порой она прижималась к нему мягким плечом, он совершенно терял голову, в ушах шумело, перед глазами вставал туман, и иной раз он не мог вспомнить даже названия только что увиденного фильма. А Даша рвалась обсудить с ним содержание и потом смешно дулась. Да какое там «содержание» могло быть у очередного блокбастера? Они не целовались, но порой в эсэмэске Даша приписывала «целую», и он маялся часами, размышляя, что бы это значило и может ли он поцеловать ее наяву? Но все не решался. Вдруг обидится, уйдет и он ее никогда больше не увидит?
У него не было приятелей, кроме одноклассника, с которым он последние годы просидел за одной партой. Но этот угрюмый, увлеченный компьютерными играми парнишка вряд ли был специалистом в интересующей Сережу области.
Разумеется, ему случалось слышать мальчишечью болтовню – молодая, щедро усыпанная прыщами поросль по укромным углам соревновалась друг с другом в цинизме, рассказывая о невозможных победах над невероятными красотками. Но Даша не была похожа на «классную телку с во-от такими…», кто знает, проявит ли она такую же готовность и энтузиазм? И пока Сережа решался только греть ее вечно замерзающие руки своим дыханием, прикасаясь губами к полупрозрачным пальчикам, а она, играючи, порой щекотала ему лицо пушистым кончиком своей косы.
На день рождения Сергей купил Даше маленький подарок – белые пуховые варежки. Денег пришлось попросить у отца, ведь свои карманные он получил две недели назад и успел промотать на кино и кафе. Сережа опасался докучных вопросов, быть может, насмешек, но отец был чем-то озабочен и на просьбу сына ответил:
– Возьми в кармане пальто сколько нужно.
По дороге в школу Сережа купил варежки у старухи, закутанной в огромную пуховую шаль. До вечера они лежали в его рюкзаке, прижавшись друг к другу, как испуганные крольчата.
День рождения Даши они отмечали вдвоем, в своей любимой кофейне, и все было так хорошо, так вкусно пахло кофе, ванилью и корицей, так чудесно улыбалась Даша, что Сережа забыл о своем подарке и вспомнил только возле ее дома, к которому она наконец-то разрешила себя проводить.
– Это тебе. Они будут греть руки, если они вдруг замерзнут, а меня рядом нет.
– Какие красивые! – ахнула Даша.
– Ты теперь как Снегурочка, – сказал Сережа, любуясь ею.
– Правда? Может быть, как Снежная королева?
– Нет. Смотри: на Снегурочке красная шубка с белой опушкой…
– Это не шуба, а пуховик.
– Все равно. Белые валенки…
– Это сапожки!
– Не играет роли. Белая пушистая шапочка и белые рукавички. И коса у тебя, как у Снегурочки…
– Как у Снегурочки, – повторила Даша задумчиво, и глаза у нее вдруг стали неподвижные, словно стеклянные, Сережа даже испугался.
– Ты что? Что с тобой?
Она заморгала.
– У тебя бывает такое чувство, что ты уже когда-то это видел? И снег шел точно так же, и кто-то сказал то же самое?
– Это называется дежавю. По-французски – «уже было», – блеснул почерпнутыми у родительницы познаниями Сергей.
– Да-да… Наверное. Но неужели ты этого не видишь, не чувствуешь?
– Что-то есть, – неуверенно ответил Сережа, но сам видел только ее веселые глаза, раскрасневшиеся щечки, нежный рот и чувствовал только желание и страх. И все же осмелился, качнулся вперед, ткнулся сухими губами в ее ухо, почувствовав холодок жемчужной сережки, ткнулся в щеку, наконец нашел губы и замер, припав к ним, а Даша обхватила его за шею – как смешно щекотятся эти пуховые варежки!
А когда он очнулся, Даша была уже далеко, стояла у подъезда, махала ему оттуда рукавичкой. Грохнула железная дверь – она ушла. Как хорошо, как странно!
…– Мамуль, я пришла! У-у, вкусно пахнет! Кофе намолола?
Мать показалась на пороге кухни. Она куталась в вязаную шаль, глаза у нее подозрительно блестели, макияж слегка поплыл. И одета она странно – сверху праздничная блузка, снизу спортивные штаны – словно начала было наряжаться, да отвлеклась на что-то.
– Ты где шаталась?
– Гуляла, – удивилась Даша. – Я же тебе говорила, что после школы пойду гулять. В кафе пойду. Или не говорила?
– Говорила, – кивнула мать. – Говорила, что пойдешь с девчонками отмечать свой день рождения.
– Ну да.
– А это кто был?
– Где?
– Дарья, не придуривайся! С кем ты целовалась у подъезда?
– Ну уж и целовалась! Мам, давай пить чай, а? У меня ведь сегодня день рождения! С чего ты завелась-то?
– Хорошо, – неожиданно согласилась мать. – Мой руки и давай за стол. Потом поговорим.
Галина вернулась в кухню, взяла с подоконника блюдо с тортом, достала нож. Торт нужно было разрезать, хотя и жаль резать такую красоту – под слоем прозрачного желе из ломтиков фруктов выложен букет цветов, особенно удались мандариновые розы. Торт доставили из хорошей кондитерской, сама Галина давно не готовит, ей некогда, да и потом, они обе, и мать и дочь, склонны к полноте, приходится придерживаться диеты. Как руки дрожат! Но почему, почему это случилось, почему Дашка встретила именно этого мальчишку, мало ли их в Верхневолжске, что за бразильские страсти? Так все было хорошо, ясно, понятно, и вот теперь прочные основы жизнеустройства поколебались, старая и привычная ложь, скрытая, казалось, навеки, грозила выбраться наружу, на поверхности уже видны были ее уродливые уши… Не позволить, строго запретить, наказать, да как ее накажешь, такую упрямую, такую любимую и… Непредсказуемую? Галина знала свою дочь – она могла быть как сталь, она могла быть как шелк, ей не откажешь в силе воли.
«Вся в меня. И многого добьется, если будет слушаться мать, далеко пойдет», – подумала Галина.
