В общем, детский сад был невыносим, а болезнь выглядела просто спасением. И еще – шансом подольше побыть с мамой. Мама тоже была частью заколдованного мира. Во-первых, она была очень молодая, совсем как девчонка. И еще красивая, совершенно непохожая на других мам. Те были толстые, усталые, крикливые. А Сережина мама была тоненькой и звонкой, как фарфоровая пастушка из сказки Андерсена, она всегда ходила на высоких каблуках, и от нее пахло цветами. Сережа чувствовал – куда бы они ни пошли, на маму все оглядываются, любуются ею. Только для него мамы было всегда мало. Она училась – это называлось «аспирантура», любила ходить в театр и в гости, любила принимать гостей у себя… И только во время Сережиных болезней принадлежала ему целиком.
Как-то он заболел особенно серьезно. Грипп дал осложнение, обернулся двусторонним воспалением легких. В больницу ребенка решили не помещать, но с неотвратимым постоянством два раза в день на дом приходила медицинская сестра и приносила в чемоданчике то, что было страшнее липкого озноба и изнуряющего кашля, – маленький прозрачный шприц. У этой аккуратненькой сестрицы была легкая рука, она колола совсем не больно, но Сережа содрогался только от одного вида шприца и долго потом не мог успокоиться. Если бы не это – хворать дома было бы просто чудесно, и когда болезнь уже совсем прошла, Сережа наотрез отказался идти в детский сад.
Нет, он не кричал, не плакал и не топал ногами. Он ведь был очень воспитанный и сдержанный ребенок и потому спокойно и серьезно поговорил с мамой. Мама должна была понять. Ему в детском саду плохо и скучно. Там играют в глупые игры, водят парами на прогулку и заставляют делать зарядку под дурацкую музыку, от которой только одна тоска. Пусть ему позволят оставаться дома одному. Он уже вырос, будущей осенью пойдет в первый класс. Он знает, что нельзя открывать газ, нельзя играть со спичками, нельзя отворять чужим дверь и выходить на балкон… Мама выслушала и кивнула. Она ничего не сказала, но определенно оценила Сережин спокойный тон, его резонные доводы и была готова ему помочь.
– Я должна посоветоваться с отцом и с бабушкой, – сказала она, поцеловала его на ночь в голову и ушла, оставив включенным ночник.
Ах да! Были же еще отец и бабушка! О них-то мы и забыли. Впрочем, так им и надо. Им обоим всегда было не до Сережи. Бабушка даже не велела называть себя бабушкой, настаивала на имени – Римма. Римма, кроме того, что она являлась бабушкой, была еще – врач и профессор. Но она не принимала детей в соседней поликлинике, а делала операции в институте. Это дома называлось «пропадать», так что бабушка у Сережи была совсем пропащая.
– Целыми днями пропадаю на работе! – восклицала Римма в телефонном разговоре.
– Мать опять пропала, – вздыхала мама, косясь на часы.
А когда Римма не «пропадала» в институте, то все равно была занята. Это означало, что она сидела в своей комнате, курила сигареты и читала скучные книги с кровавыми картинками, или слушала музыку, или писала что-то, и ей нельзя было мешать.
Отец… Да что ж отец! Он, как и все отцы, был очень занят на работе, а когда приходил домой – Сереже говорили, чтобы не шумел, потому что папа отдыхает. По воскресеньям иногда ходили в зоопарк или в цирк. Но, в общем, папа был как у всех.
Вечером состоялся разговор, к которому Сережа прислушивался из своей комнаты. Он знал, что подслушивать нехорошо, но ничего с собой поделать не мог. Тем более что разговор принял вовсе не тот оборот, на который Сережа рассчитывал! Сначала долго звучал папин голос, он упоминал «упорядоченные занятия» и «подготовку к школе». Это было кое-как понятно. Потом бабушка заговорила о непонятном. Потом они говорили все разом, и опять стало ничего не понятно. А вот потом…
Нет, он, конечно, не рассчитывал, что мама будет все время дома, с ним. Но где-то в глубине своей детской души в это верил, как верят в чудо… А тут такая оказия!
Утром вся семья пришла к Сереже с дипломатической миссией. Да, они прислушались к его словам. Что ж, если он не хочет – может в детский сад не ходить. Но, к сожалению, один дома он тоже оставаться не может. Ни в коем случае. И никто из членов семьи не в состоянии составить ему компанию. Все они работают. Поэтому пусть уж он подумает как следует и согласится (напряжение нарастало) на НЯНЮ!
Слово было непривычным, но знакомым. У Пушкина была няня Арина Родионовна. Она рассказывала ему сказки, он предлагал ей: «Выпьем с горя, где же кружка». Значит, няня – это не так уж и плохо. Может быть, она будет похожа на настоящую бабушку, какие водятся у других детей. С другой стороны, недавно Сережа читал книжку про Карлсона. У Малыша тоже была няня – фрекен Бок. И ее никак нельзя было назвать приятной личностью. Конечно, она умела печь плюшки, и вообще там было много забавных приключений, но у Сережи нет знакомого Карлсона, а фрекен Бок без Карлсона будет слишком тяжелым испытанием… Рассудив так сам с собой, продравшись сквозь дикую мешанину, составленную из Пушкина, Арины Родионовны, ключницы Прасковьи, фрекен Бок, детсадовской скуки и остаточной болезненной слабости, Сережа вздохнул и согласился на няню.
Четыре дня, пока искали няню, он оставался в квартире один – то есть, конечно, под сменяющимся надзором старших, то и дело забегающих с работы, но фактически – один, ему ни капельки не было страшно. Наоборот, Сережа чувствовал себя свободным. От равнодушного надзора воспитательниц, от шума и гама нелюбимых сотоварищей, от необходимости принимать участие в «упорядоченных занятиях», большей частью скучных. Именно тогда, проводя дни в одиноком и блаженном заключении, он и придумал свою любимую игру. Игру в принца, заточенного в замке. Игру, составленную из всех прочитанных сказок. Злой колдун замуровал маленького принца в неприступной черной башне, чтобы самому править страной. Но принц не навеки останется ребенком. В один прекрасный день он вырастет, наберется сил, сломает черную стену, и выйдет на свет, и помчится на белом коне по цветущему лугу, и встретит девушку, которая умеет летать, прекрасную принцессу Птицу. Она самая красивая на свете, она всегда улыбается, никогда не обзывается и не показывает язык.
Играть так было приятно, и он даже огорчился, когда наконец нашлась подходящая няня. Хотя она Сереже, вопреки ожиданиям, понравилась. Она была молодая, наверное, как мама, и такая же красивая. Только в отличие от мамы она никуда не спешила, у нее были спокойные серые глаза, от нее приятно пахло чем-то теплым и сладким, и руки у нее были мягкие. Няню звали Галина Тимофеевна, но они сразу договорились, что Сережа будет звать ее просто – Галина. И он стал называть ее так, а потом и няней Галей, Галечкой, Галочкой…
Зажили они славно. Теперь Сережа гораздо больше бывал на улице. Они с Галиной гуляли по городу. Она всегда покупала ему мороженое и жареные пирожки, похожие на смятые ботинки, – ни мама, ни бабушка никогда не разрешали ему есть на улице! Галочка занималась с ним – правда, он уже умел хорошо читать и писать, но простейшее арифметическое действие казалось мальчику сложнейшим ребусом. Она знала много загадок и логических задач, знала сказки и истории, которых не прочитаешь в книжке, а когда Сережка капризничал, отказывался от овсянки или не мог решить задачку, няня Галя рассказывала ему о своей дочке. Она очень красивая, добрая и послушная девочка. Она никогда не хнычет, любит кашу и слушается маму и бабушку. Сейчас, правда, только бабушку, потому что живет у нее, в другом городе, но скоро приедет, и тогда Галя их познакомит.
