А Сережа спал рядом – юный, красивый, равнодушный, принадлежащий иному миру, миру юных, и в то же время принадлежащий ей. Разве это возможно? Разве она не вольна пресечь эту связь, разрезать пуповину, связывающую его с миром, ударом своего заветного ножа, чтобы он, ненавидимый возлюбленный, принадлежал ей и только ей? Приподнявшись на локте, Ада смотрела на него, сама не зная, что глаза ее мерцают в темноте, будто глаза ночной птицы. Иногда в эти минуты Сергей просыпался, и пугался ее пристального взгляда, и думал потом, что есть в Аде нечто, невыразимое словами, невиданное им в других людях. Это нечто лежит на самом донышке ее непроглядно-темной души и никак не касается йоги, аюрведы, рун, Таро, заутрени. Быть может, только костяной нож с птицами и горными вершинами на рукоятке имел к этому отношение. Это нечто заставляло ее постоянно куда-то стремиться, ненасытно желать перемены места, а может, даже и перемены времени. Будь ее воля, она бы плясала перед Иродом и говорила с ангелами у Гроба Господня, она была бы ассирийской царицей и багдадской невольницей, она горела бы на костре инквизиции и в добровольном пожаре раскольничьего поселения, она поздравляла бы с днем рождения молодого Кеннеди и вела армию на штурм Золотого храма сикхов… Она могла бы быть кем и чем угодно – цикадой в траве у подножия Большого Хингана, реликтовой кистеперой рыбой в океанической бездне, белоснежной совой в ледяной пустыне… Но она осуждена быть только собой и потому все стремилась куда-то, как бы убегала от неведомого, и то и дело обнаруживала, что это неведомое все еще с ней, в ней, внутри.
Глава 15
Старая актерская байка гласит: в «Щуке», как в Греции, есть все, и даже свое привидение, Белая Танцовщица. Это призрак девушки, отчисленной с первого курса за то, что не могла никак сдать экзамена по танцу. Но несчастная глупышка не мыслила себе жизни без театра, потому покончила с собой – сразу после того, как был вывешен приказ об отчислении, ночью, в пустом танцклассе. Случилось это еще во времена царя Гороха, но с тех пор призрак Танцовщицы не покидает здания училища. Ночами, особенно во время полнолуния, можно слышать в пустом танцклассе шорохи и шаги – мертвая девушка репетирует свой вечный танец. Вот скрипнула половица, вот невесомо зашелестел шелк… И сама ночь, медленно кружась под беззвучную музыку, как будто приподнялась на пуантах. У этого танца нет зрителей, у этой музыки нет автора, где-то в оркестровой яме Вселенной величественно звучат цикады, и только летучие мыши – балетмейстеры душных летних ночей – знают древнюю тайну этого действа. Но Белая Танцовщица потому и Белая, что дружит со светом. Говорят, она охотно идет на контакт с живыми, но для живых этот контакт порой заканчивается плачевно. Была вот в училище техничка тетя Луша – бабища мощная, вечно хмельная и всегда всем недовольная, особенные нарекания вызывали у нее студентки и молоденькие актрисы. Она называла их прощелыжками и свиристелками и всегда норовила хлестануть, вроде невзначай, грязной тряпкой по стройными ножкам.
– Нечего тут крутиться, трудящейся женщине мешать! – порыкивала в ответ на робкие замечания грозная техничка. – Машут тут хвостами! Сидели б дома, детей рожали да щи варили, бесстыдницы!
Эта самая тетка Лукерья как-то в лунный вечерок решила прибрать танцкласс. Вздыхая и пыхтя, вскарабкалась на второй этаж по крутой лестнице, но уже через минуту проделала обратный путь, да так резво! Кубарем скатилась с лестницы, сопровождаемая бойко грохочущим ведром и растрепанной шваброй! В ответ на расспросы окружающих она молчала, только охала и таращила глаза, пока какой-то умник не додумался принести из каморки, где техничка держала свой рабочий инвентарь, заветную бутылочку. Тетя Луша сделала пару глотков беленькой и пришла в себя.
– Ох ты, матушка моя! Захожу я в классу-то, а там темно и вроде как девка у перил этих приседает. Да какая девка, как все тут, обычная, тощая такая, в беленьком вроде чем-то. Я ей ласково так говорю: свечерело уже, поди, милка, домой, хватит тут пляски-то плясать, мне убираться надобно. Она молчит, ни гугу, только глазом этак на меня повела, и снова знай себе ноги задирает. Я ей построже: ты что, мол, не слышишь, сикильда ты бледная? Неча тут голяшками размахивать, иди домой да делом займись! И тут, ма-атушка моя! Как кинется она ко мне, вот словно ветром сквознуло, только что в дальнем углу была, и уже лицом к лицу стоим, а морда-то у нее синеет, на глазах раздувается… Тут я смекнула – будто и не человек это, а плясунья белая, слышала уж про нее! Подняла руку, хотела крестное знамение сотворить, а рука ровно каменная стала, и не поднять ее, и слышу – харя эта синяя смеется надо мной, пакостно, мелко так хихикает и аж трясется вся от смеха. Цопнула меня за шкирку и как пхнет, да еще и пинка добавила, откуда только силища такая у покойницы-то? Тут я и себя забыла, и не упомню, как внизу оказалась… Теперь что хошь со мной делай, а я в эту классу больше ни ногой и убираться там не стану, управляйтесь сами как знаете!
Лукерья Ивановна была не дура выпить, об этом все знали, поэтому словам ее большой веры не было. Некоторые злые языки поговаривали даже, что хитрой тетке просто неохота было мыть огромный танцкласс, вот она и сочинила настоящий ужастик. Другие же возражали, вполне резонно, что такой буйной фантазии от технички, пусть даже и пьющей, ожидать нельзя, значит, женщина не врет. В пользу тети Луши говорило и то, что после конфликта с потусторонним она бросила пить, а к студенткам стала поласковее, и хоть продолжала навеличивать девушек «свиристелками», но грязную тряпку уже придерживала, как и советы насчет жизнеустройства.
Тем не менее вскоре одна из «свиристелок» по имени, скажем, Маша серьезно задумалась насчет перемены своей женской судьбы. Дело-то молодое, не побереглась, залетела, сама из провинции, в общем, старая история. Избавляться от ребенка ей было жаль, ее приятель воспринял свое отцовство без энтузиазма. В принципе, он согласен был жениться и взять на себя заботу о жене и потомстве, но поставил перед студенткой условие – сродни тому, что поставлено было андерсеновской Русалочке. Красавице Маше предстояло выбрать: либо дом, ребенок, покорность мужу и тихие прелести семейного очага, либо подмостки, аплодисменты, неверная актерская удача и вечная погоня за миражами. На раздумья ей была дана неделя, неделя подошла к концу, а девушка так и не смогла найти правильного решения. Однажды после поздней репетиции она забрела в пустой танцевальный класс и там, как и следовало ожидать, встретила Белую Танцовщицу. Но к несчастной рабе любви призрак отнесся гуманнее, чем к полупьяной техничке. По словам Маши, она сначала испугалась, но Танцовщица заговорила с ней очень ласково и даже дала несколько неглупых советов, касающихся личной жизни. Следуя этим советам, девушка послала кандидата в мужья и незадачливого папашу туда, куда и следовало послать, и в тот же день ей позвонили с киностудии, где она проходила кастинг – полгода назад. Маша обрадовалась, но как же быть с потомством-то? Не поступаться же живой душой ради съемок в сериале, пусть даже и у очень хорошего режиссера?
Все же она сходила на студию, честно рассказала там о своем интересном положении, но ее не прогнали, а совсем наоборот! Режиссер пришел в восторг, заявил, что это то самое, что ему было нужно, продюсер расцеловал будущую кинодиву в обе щечки и приказал приступать к съемкам немедленно же! Следуя сценарию сериала и сценарию собственной судьбы, Маша выносила, родила и выкормила ребенка, чудесную девочку, а под занавес съемок, когда вся страна совершенно офанатела от ее обаятельнейшей героини, вышла замуж за немолодого, но очень талантливого режиссера. Режиссер от счастья потерял голову, он обожал, как он говорил, «своих девчонок», он начал снимать Машу во всех главных ролях, и всем этим она была обязана Белой Танцовщице, которая дала ей такой своевременный совет! А кабы не привидение, быть бы Маше никчемной женой менеджера низшего звена, брюзгливого язвенника, варить ему протертый супчик и выслушивать ежедневные попреки!
