У меня не хватает сил ему улыбнуться.
— Послушай, что бы «это» ни было, мы справимся. Вместе мы обязательно справимся. Справлялись же всегда.
Мне до смерти хочется рассказать ему про своего двойника, признаться, что в каждом зеркале превращаюсь в ирейзера. Но сказать такую ужасную правду мне и страшно, и стыдно.
— Клык… Если я… поменяюсь… если я превращусь в злобного монстра… ты примешь меры?..
Он молчит и долго смотрит мне прямо в глаза.
Не выдержав паузы, я решаюсь идти в открытую.
— Если я превращусь в ирейзера, ты разрешишь эту проблему раз и навсегда? Чтобы защитить наших?
Он знает, о чем я его прошу. Если я превращусь в ирейзера, он должен будет меня убить.
Проходит минута, другая. Клык разглядывает и разглядывает свои ботинки. Наконец он поднимает на меня решительный взгляд:
— Да, я сделаю все, что надо будет сделать.
У меня вырывается вздох облегчения:
— Спасибо, — шепчу я ему в самое ухо.
Клык встает и стискивает мое плечо:
— Не бойся, все утрясется, — снова повторяет он. А потом наклоняется и целует меня в лоб. — Я тебе обещаю, что утрясется.
Он ушел, а я так и осталась сидеть в полном недоумении.
31
— Расступись! — кричит у меня над головой Газман.
Опешив, глянула вверх и вижу: Газ сложил крылья, сгруппировался и с диким воем на сумасшедшей скорости летит вниз, головой в пруд. Я только моргнуть успела, а он уже обдал нас фонтаном брызг и поднял настоящее цунами.
Скоро его белая голова снова подпрыгивает на воде. Газ исчез. Осталась только его улыбка, от уха до уха.
— Ты видела? Ты видела! Это просто вообще. Щас еще один заход надо сделать!
— Давай, давай. Только не ушибись.
— И меня не убей! — вопит вслед выходящему из воды Газману Надж. — Смотреть надо, куда летишь. Ты чуть на меня не грохнулся!
— Извини, — покорно соглашается Газ.
Я рада, что ни Газа, ни Надж не подкосил рассказ о наших ночных поисках в Вашингтоне. Мы с Клыком рассказали им и о пиццерии, и о наркоманской трущобе. Что поделаешь, наши розыски зашли в очередной тупик.
Напечатав очередное ключевое слово компьютерного поиска, заслоняю экран от солнца, чтобы можно было читать. Ты, поди, дорогой читатель, думаешь, что я вытащила счастливый билет, что сижу себе в шезлонге на берегу частного прудика, лэптоп у Анны позаимствовала, Wi-fi в моем распоряжении, лимонад со льдом под рукой. Я, может, даже и соглашусь с тобой. Жизнь моя — копейка, но в целом я не жалуюсь.
Результаты поиска выскочили на экран. За последние четыре месяца в Вашингтоне пропали десять детей. Не замешаны ли тут белохалатники? Не они ли стащили детей для своих экспериментов? А что с семьями теперь происходит, даже представить себе невозможно! Может быть, так когда-то пропали и мы? Интересно, а наши родители нас искали, сбившись с ног и потеряв голову с горя? Искали?
Хм-м-м… На этот вопрос ответ мне, к несчастью, неизвестен.
Ангел вынырнула из воды и позвала:
— Макс!
Я видела, как десять минут назад она нырнула. Я хоть и знаю про ее способность дышать, как рыба, но мне стоит неимоверных усилий сидеть спокойно, а не ринуться вслед за ней в воду.
— Что, моя хорошая?
— Отгадай, какой самый лучший способ поймать рыбу?
— Наверно, смотря какая рыба?
— Нет, ты точно скажи.
— Сдаюсь, откуда мне знать — я не рыбак.
— Если кто-нибудь ее тебе бросит, — Ангел смеется, я вздыхаю, а рядом со мной Тотал хихикает:
— Хорошая шутка.
Закатив глаза, готовлюсь рассказать Газману, что я думаю про его фокусы. Но Газман взлетел футов на пятьдесят в высоту — чем выше взлетишь, тем круче получится плюх. Так что Газмана рядом нет.
Тотал как ни в чем не бывало протрусил мимо, вынюхивая кроликов, а я вопросительно смотрю на Ангела.
— Ангел?
— Да? — она — сама голубоглазая невинность, а я чувствую себя полной идиоткой. Попробуй, дорогой читатель, сам спросить у кого-нибудь, разговаривает ли его собака.
— А что, Тотал умеет… разговаривать?
— Ага, умеет, — отвечает она мне между делом, выжимая воду из волос.
Не верю своим ушам. Уставилась на Ангела и на всякий случай еще раз переспрашиваю:
— Тотал разговаривает, и ты до сих пор мне об этом не сказала.
— Понимаешь… — она убедилась, что Тотал отошел довольно далеко, и доверительно понижает голос. — Ты не говори ему, он не очень-то смышленый. Умного слова от него не дождешься.
Почему-то ее объяснение ничего мне не объясняет. Челюсть у меня продолжает отвисать, и рот приходится закрыть рукой, а то в него начинают залетать мухи. Ущипнув себя, поворачиваюсь посмотреть на собачку, мирно прогуливающуюся в Анниной клумбе.
— Тотал, поди скорей сюда, — подзываю я его к себе.
Высунув розовый язык, он радостно бежит на зов.
— Тотал, ты умеешь говорить?
Он брякнулся на траву и перекатился на спину, задрав лапы вверх.
— Да, а что?
Ни хрена себе! Со всяческими мутантами я уже свыклась, но говорящая собака — это даже для меня чересчур.
— А что ж ты раньше не сказал?
— Я же не врал. Меня не спрашивали, я и молчал. — Он почесался задней лапой и закончил: — По правде сказать, я до сих пор не привык к этой вашей концепции летающих людей.
32
В ту ночь я лежала без сна в «своей» постели, глядя, как лунный свет отбрасывает тени на «мои» стены, когда «моя» дверь тихонько отворилась.
— Макс, — шепот Ангела едва уловим в тишине. — Макс, мне не спится. Можно, я пойду полетаю?
Я посмотрела на часы. Уже полночь. В доме мертвая тишина. Только чьи-то мягкие шаги почти беззвучно шлепают по коридору.
В дверь просовывается голова Газмана:
— Макс, мне не спится.
— Ладно. Так и быть. Бегите одевайтесь. А то мы и впрямь забудем, что значит ночное небо.
Дело кончилось тем, что вся наша шестерка — а точнее, включая Тотала, семерка — отправилась на ночную прогулку.
— Мне очень нравится с вами летать, — говорит он, запрыгивая на руки к Игги. — Только смотрите, не уроните меня.
И мы полетели.
Как это было здорово! Ни огней! Ни самолетов! И кажется, никаких ирейзеров.
Воздух прохладный, градусов 15, прозрачный, как будто чистый кислород льется в легкие.
Выписываем огромные круги, поймав потоки ветра, катаемся на воздушной волне, парим как в невесомости. В такие вот минуты я чувствую себя спокойной и почти нормальной. Как будто я часть большого мира, как будто я живу с этим миром в неразрывном единстве.
