Бог весть каким ветром Петра Яковлевича Горского в эту компанию занесло. Говорят, раньше неплохим адвокатом был, в криминальной среде уважаемым человеком, на этих делах и капиталец, наверное, сколотил, вошел в дело равным партнером. Но слишком он отличался – и возрастом, и повадками. Скорее в отцы годился, чем в друзья. Но не приведи господи хотя бы обиняком напомнить ему про возраст – тема была в разговорах такой же запретной, как отсутствие наследников в семье Самсоновых! Петр Яковлевич обижался страшно, сразу пыжиться начинал, о подвигах сексуальных рассказывать. А потом еще и доказательства норовил демонстрировать, можно сказать, вживую. Ждешь, например, на день рождения его с женой Надей, а из машины какая-нибудь красотка выскакивает, и пожалте бриться, знакомьтесь. Ирина в эти моменты на него злилась, обижалась за Надю и мысленно обзывала павианом и стариком Козлодоевым. Как в той песенке – «…ползет Козлодоев, мокры его брюки, он стар, он желает в сортир…». Хорошо, Игорь ее мысленных песенок не мог слышать. Явно бы не поприветствовал такого неуважения к партнеру.
– Ир, вы там с Ольгой не шибко на Стеллу набрасывайтесь, – вдруг тихо произнес Игорь, будто услышал-таки ее мысли. – А то знаю я вас – так с милыми улыбками пощебетать можете, что у девушки перья полетят!
– Ага, как бы у нас с Ольгой перья не полетели.
– То есть… Что ты имеешь в виду?
– Да ничего особенного. Новоявленная женушка еще себя покажет, вот увидишь. Хотя, думаю, вовсе она не Стелла, а какая-нибудь залетная Олеська из Мариуполя. Сейчас у них мода такая – паспортные данные менять. Не удивлюсь, если и фамилия окажется какая-нибудь расфуфыренная.
– Ух, разошлась, – глянул на нее муж с осторожной усмешкой. – Чего это ты вдруг? Откуда такое пренебрежение проклюнулось?
– Это не пренебрежение. Просто Надю жаль, Игорь. Сорок лет брака, это ж не баран чихнул. Ты сам вдумайся в эту цифру – сорок лет! Это что ж выходит, погоди: когда Яковлич на Наде женился, ему всего двадцать пять было? А Наде – двадцать? Столько же примерно, сколько сейчас этой Олеске из Мариуполя? Ой, то бишь Стелле, простите?
– Выходит, так.
– Седина в бороду, бес в ребро? И Надину жизнь – под откос? Все на откуп бесу, да? Здравствуй, племя младое, незнакомое?
– Да ладно, не кипятись. Что ж делать – такова жизнь…
– Ага. Очень хорошее выражение. То есть имеется в виду – ваша мужская жизнь, да? Смиритесь, расслабьтесь, примите, какая есть? Такие мы, ухари Козлодоевы?
– Хм… А на меня-то ты за что злишься? Еще и Козлодоевым обозвала, – снова глянул он насмешливо, но и немного с обидой.
– Да я не злюсь, просто неприятно, и все. И Стеллу эту видеть не хочу. По крайней мере любезничать точно не буду. Пусть знает, что я на другой стороне баррикад осталась.
– А по-моему, ей глубоко все равно, где ты осталась. И Яковличу, поверь, по большому счету, все равно. И вообще давай прекратим этот дурацкий диалог. Это его решение, его выбор. Мы, хочешь – не хочешь, этот выбор уважать должны.
– Да, согласна, давай прекратим. Но, надеюсь, ты подобным выбором в его возрасте не будешь озабочен? Или для меня тоже в Мариуполе очередная Олеська подрастает?
Вот что это вдруг несусветное из нее выскочило? Откуда? Вовсе не хотела ничего такого. Игорь повернулся на секунду, глянул сердито, без доли насмешливости:
– Да что с тобой сегодня, Ир? То задумываешься, то злишься, то глупости всякие несешь. Критические дни, что ли?
И отвернулся к окну, слегка пожав плечами. Она сидела, молчала. Ждала, когда закончится короткая вспышка гнева. Знала, что долго муж сердиться не умеет. Вот и сейчас – двух минут не прошло, как улыбнулся, потянулся, обнял, заглянул в глаза:
– Ну, хватит, Ириш, расслабься, подъезжаем уже. Чуешь, на всю округу шашлыком пахнет?
Дом у Петра Яковлевича был основательный, трехэтажный, бело-розовый, как крем-брюле, выглядывал надменно верхними окнами из-за высокого забора. Ворота нараспашку – гостей ждут. На широкой террасе стол накрыт, дорожка через газон вьется, китайские фонарики, натыканные повсюду, размазывают нелепым светом влажные сентябрьские сумерки. А вот и сам именинник поспешает… Боже, а вырядился-то: джинсики узенькие, в обтяг, майка расцветки немыслимой. Молодожен, мать твою…
– Привет, Ирусик! Хорошо выглядишь – стройна, как лань! Позволь к ручке приложиться.
– Приложитесь, Петр Яковлевич. Позволяю.
Хмыкнул, действительно приложился губами к руке. Девушка незаметно отвела ее назад, поелозила по платью тем местом, где был запечатлен след мокрых, как показалось, губ. Игорь посмотрел на нее неодобрительно, усмехнулся.
– Прошу к столу, все уже в сборе, только вас ждем. Стелла решила на террасе накрыть, сентябрьским воздухом подышать хочется. Последние теплые деньки стоят.
Из распахнутой двери дома показались гости: Паша, Юра, Катя с Ольгой, которая, увидев ее, раскинула слега руки, пошла навстречу, улыбаясь. Элегантна, ухожена, как всегда. Красавица-блондинка с карими, глубокими, обеспокоенными тайной грустью глазами.
– Привет, подруга. Как же я рада тебя видеть. Хорошо выглядишь, молодец!
– И ты!
– Ладно, обмен любезностями закончен. Может, напьемся сегодня, Ир? Что-то у меня настроение хреновое.
– А чего так?
– Не знаю. Понимаешь, как-то странно себя чувствую, будто впервые сюда попала. Смотрю на эту маленькую хозяйку большого дома, и укусить ее хочется.
Ольга чуть повела головой в сторону дверей, откуда выплыла Стелла – высокая, загорелая, с глянцево-голыми плечами и наглыми бугорками грудей, торчащими из плотного лифа платья. На лице – сытое торжество, как у кошки, до отвала наевшейся хозяйской сметаны.
– Стени, что же ты, приглашай гостей к столу, – обласкал ее взглядом Петр Яковлевич.
– Господи, Стени, – чуть слышно фыркнула Ольга, толкнув Иру локотком в бок. – Имя придумал, как для болонки. Лучше бы рыбкой назвал или заей, на худой конец.
– Ну, зая – это избито как-то.
– Кстати, слышала анекдот про заю?
– Нет.
– Тогда слушай. Сидят в кафе два мужика, вдруг у одного из них телефон звонит. Он глянул на дисплей, сразу скис и отвечает в трубку: «Да, зая… Конечно, зая… Как скажешь, зая…» А другой мужик смотрит на него с завистью, потом говорит: «Надо же, какие у вас с женой высокие отношения. Сорок лет с ней живешь, и все – зая да зая…» А тот лишь отмахнулся раздраженно: «Да какая жена, бог с тобой! Это я зайца на свою беду разговаривать научил!»
Прыснули обе, посмеялись тихо. Поймав на себе настороженный взгляд Игоря, она произнесла торопливо:
– Ладно, Оль, пойдем. Пусть хоть как называет, хоть Стени, хоть зая, нам-то что.
– Да, ты права, наше дело – десятое при мужьях. Пойдем.
Сели за стол, Игорь произнес первый тост. Ничего, душевно получилось – когда говорил про жизнелюбие и непреходящую молодость именинника, тот обмяк совсем, обвел благодарным взором лица гостей. Вроде того – спасибо, друзья, за понимание. Как будто Игорь это «понимание» от имени всех обозначил. Странный все-таки этот Петр Яковлевич – Надя с ним бок о бок весь бабий век прожила, трех сыновей подарила, а теперь ему, выходит, ничего и не надо, кроме «непреходящей молодости»! И ни одного сына за столом нет. Вместо них – юная Стени, победительница-завоевательница. Как до него не доходит, что это и не счастье вовсе, а по меньшей мере трагедия! Или ему лицемерного «понимания» вполне достаточно?
