Поэтому мы типа досмотрели с ней и Ронни «Кошмар перед Рождеством», пока те не уснули на диване, а потом мы с Джередом нарисовали фломиками очень клевых племенных татух у Ронни на бритой голове, но только типа черным и красным, чтоб натурально смотрелись.
Потом он весь такой: «Надо за кофе сгонять — мне тетка на Рождество подарочный сертификат „Старбакса“ задарила на сто долларов».
А я ну просто терпеть не могу, когда люди хлещутся своими рождественскими подарками, потому что это в натуре мелко и материалистично. Поэтому я такая: «Ну, типа да, ништяк, только я теперь избранная, у меня дела».
А он такой: «Да ты чё, еврейкой заделалась?»
А я такая: «Нет, я носферату».
А он такой: «Ни фига ты не оно».
А я ему такая: «Помнишь того сексинямку из „Уолгринз“? Это он. Ну, на самом деле в священный круг сангвинности меня ввела Графиня».
А он такой: «И ты мне даже не позвонила?»
«Прости, Джеред, но ты теперь низший биологический вид».
Он поэтому такой: «Я знаю, я тотально сосу».
И тут я в курсе, что сейчас он мне тут весь трагико-эмо пойдет. Поэтому говорю: «Купи мне мокаччино, и я тебе открою все наши темные пути и ваще».
Мы, короче, оставили записку, что Джеред меня оплодотворил и мы вместе свинтили влиться в сатанинский культ, чтоб мама не ударилась в панику, когда проснется, потому что насчет записок она полная тоталитарка. И двинули в ЮМУ. Только, очевидно, на Рождество всю, блядь, страну парализует, на нее обрушивается угнетательский железный кулак младенца Исуса, поэтому из девяти «Старбаксов», куда мы тыкались, все были закрыты.
Поэтому Джеред такой весь: «Отведи меня к ним, познакомишь. Я тоже хочу быть в темной пастве».
А я вся такая: «Вот уж дулю тебе, обсос, у тебя волосы не стоят». Что правда. У него только один штырь впереди торчал, а укладочный гель типа уже много часов как выдохся, поэтому в своем виниловом дождевике он типа смахивал на черную лакированную вешалку, такие еще в Чайнатауне бывают, но я его к Графине и моему Темному Владыке не могла отвести не поэтому. А просто не могла и все. Я же знаю, Графиня точняк с рельсов съедет, если увидит, что я утонченный ее дар эксплуатирую и похваляюсь им перед дружбаном, поэтому я вся такая: «Это очень секретно». Но тут Джеред стал кукситься и супиться одновременно, а от такого бывает сплошной облом, потому что в этом он тренируется, и я стала себя чувствовать прям как зловонный soupgon
[30]
— пюре из жопок, как уместно выразился по такому поводу Лотреамон. (И заткнись, Лили говорит, по-французски звучит романтичнее.)
Короче, я его с собой взяла, но сказала, пусть ждет через дорогу. А когда мы свернули за угол в квартал Темного Владыки, там посреди улицы стоял парняга в желтом спортивном костюме. Просто так стоял, капюшон опустил и голову повесил — будто всю жизнь так стоять собирается. А потом медленно стал к нам поворачиваться.
Джеред такой: «Дрочерэпер», — мне в ухо и хихикнул, как маленькая девчонка, противно и пронзительно — он так делает иногда, на некоторых парней действует, как мята на котов, они начинают беситься. (Вот для этого Джереду надо все время в сапоге носить обоюдоострый кинжал в фут длиной, он его зовет «волчий клык». К счастью, никакой ложной уверенности кенжик ему не придает, и он все равно тотальная киска, но ему нравится, что на него обращают внимание, когда вышибалы в клубах при входе его у него отбирают.)
В общем, по-моему, вурдалачье чутье у меня типа заточилось, потому что я сразу поняла — это тебе не обычный хип-хопер в полночь на Рождество посреди пустой улицы стоит в трениках за триста долларов, поэтому я Джереда за руку хватаю и обратно за угол.
И вся такая: «Чувак. Защитные экраны. Отползаем. Украдкой. Незаметнее некуда».
Короче, мы выглядываем из-за угла такие, уже тотально замаскировались, а парняга в трениках типа уже у двери в логово, и оттуда кто-то выходит. Тот стремный старый пьянчуга с огромным бритым котом, и у него все хозяйство наружу, точно отлить собрался, а я б еще шестнадцать лет прожила без такого зрелища. И Треник хвать его, как тряпичную куклу, голову назад ему запрокинул и в шею укусил. И тут я вижу — никакой он не хип-хопер, а стремный белый вампирюга, у него клыки аж из космоса видать. А мужик с огромным котом весь такой бьется и орет, и ссаки от него во все стороны летят, а за дверью огромный кот шипит, я слышу, и тут Джеред хватает меня за мою почтарскую сумку и давай утаскивать оттуда прочь по улице. В общем, больше я ничего не видела.
А Джеред весь такой: «Ого себе».
И я такая: «Ну».
И только мы оттуда на несколько кварталов свинтили, я вытаскиваю сотовый и звоню на сотовый Графине, но звонок сразу на голосовую почту перебрасывает. Короче, мы на особом полночном показе «Кошмара перед Рождеством» в «Метреоне», пьем огромную диетическую колу нервы успокоить и ждем, когда мне из вурдалачьего логова перезвонят. (Джеред забыл ингалятор и после того нападения задыхается. Позорище. Люди типа оборачиваются, и я от него пересела подальше, не то подумают, что я ему дрочу или что-то.) Меня тотально обуяло ужасом и предчувствиями, и время ползет, как гнойная инфекция от плохо проколотой брови. В общем, ждем. Хоть бы дурь была, что ли. Даль — боль.
А, ну и да, мама купила мне на Рождество зеленого Мишку-Любишку! Я его тотально обожаю.
— Ты уверен, что здесь оставил?
Джоди озирала всю Эмбаркадеро. На улице людей не было — артисты и попрошайки давно разошлись. Вдали гудел мост через Залив, в Аламиде замычал туманный горн. Тоннель отрыгнулся поездом метро на улицу в квартале от них, вагоны застучали к стадиону, пустые. С Маркет-стрит свернул полицейский крейсер и шарахнул по ним лучами фар, а потом проехал мимо Паромного вокзала к Рыбацкой пристани. Томми помахал полицейским.
— Ну. Я стоял вот тут, и у меня часы сработали. Он тонну весил. В одиночку и не перетащишь.
Джоди заметила что-то блестящее на брусчатке под ногами и присела, потрогала. Какие-то металлические стружки. Она лизнула палец, провела — на кончиках остались крошки желтоватого металла.
— Если кто-нибудь ее не разрезал.
— Да кому надо? Пилить статую, чтобы спереть по кускам?
— Неважно. Может, воры, может, муниципальные рабочие. Если кто-то разрезал эту бронзовую скорлупу, случилось одно из двух. Если днем, Илия изжарился на солнце. Если ночью, он на свободе.
— Но светло не было, правда?
Джоди покачала головой.
— Думаю, нет. — В нескольких шагах она заметила светлый след в щелях между брусчаткой и снова присела. Туда набилась мелкая серая пыль. Джоди ухватила щепоть и опять покачала головой. — Точно нет.
— Что? Что там?
Джоди вытерла руку о джинсы и сунула ее в карман куртки.
— Томми, помнишь, я тебе говорила, что ты не досуха выпил эту синюю шлюху, потому что иначе ее бы там не было?
