– А я его сейчас пристукну да сердцем и отойду! А ты марш домой, не видишь, чё ли, что я вся в нервах…
Старый казак только руками за её спиной и машет, дескать, разбегайся, братва, без оглядки, покуда всем не досталось. Хлопцы так и сыпанули горохом во все стороны!
– Митька, стой! Не доводи меня… Стой, говорю, зять будущий, догоню, хуже будет!
Подняла жена сотникова над головой оглоблю двухпудовую, с места раскручивает и с размаху в сине небушко запускает. Со свистом пушечным полетела оглобля вверх, в облаках кучевых теряясь…
А Митька со товарищи в кустах бузинных спрятался. Сидят, как мыши под веником, тихо, и глаза круглые. Митькин-то друган меньше страху терпит, он первым и подначивает:
– Ух и грозна ж тётка Настя!
– Да я с ейной дочкой всего-то пару раз и чмокнулся, чё сразу-то…
А тут сверху свист протяжный. Парни прислушались, над кустом приподнялися и… хрясь обоим оглоблей по башке! Митька, тот сразу без чувств рухнул носом землю рыть, а товарищ его простонать успел, держась за голову:
– Да мне-то за что?!
– А до кучи! – раздалось издалёка, и пал второй хлопчик рылом в лопухи.
Вот такая жена была у нашего сотника. С мужем нежная да любящая, но, случись что, за драгоценных дочек и сама с любого три шкуры спустит! Казачка, мать её, волшебницу…
Ну да мы их на том и оставим покуда. Нас фантазия своевольная вновь через леса, поля, реки и горы на сопредельную территорию завлекает. И вот уж глазу верь не верь, а стоят перед нами горы Кавказские, высокие, в шапках белых, в туманах синих, и звуки зурны слышатся, и посвист черкесский, звон клинков лихих абреков и распевные мелодии в ритме стука копыт по горным тропам. Однако в этот раз картина иная вырисовывается…
Горный аул на взгорье. Близ аула маленькое кладбище, где скупыми плитами каменными память об умерших чтят. Вот у могилы свежей шестеро человек стоят, мулла старенький по памяти Коран читает, люди лицо в ладони склоняют, мужчины молчат, женщины плачут, стоя поодаль, – традиция такая. И ближе всех к могиле молоденький юноша стоит, лет семнадцати от силы. Сам в черкеске синей, материнской рукой аккуратно залатанной, на поясе кинжал старый, на ногах чувяки разбитые, а глаза карие большущих слёз полны…
Закончил чтение мулла, Коран священный захлопнул, вздохнул сострадательно, да и в аул пошёл. За ним и другие потянулись. Остался только юноша у могилы да дядя его родной с женой стоят, не уходят. Смотрят на юношу, переговариваются тихо:
– Керим, поговори с ним…
– Не сейчас, Фатима.
– Нет, сейчас! Я всё понимала, когда он ухаживал за больной матерью, но теперь…
– Теперь он исполнит волю умершего отца и отправится на поиски своего безумного дяди. Он с детства об этом мечтает.
– Вот этого я и боюсь, Керим. Он же пропадёт! Он совсем ещё ребёнок! Как можно ему идти в отряд дяди-абрека?! Умоляю тебя, Керим, ради аллаха, запрети ему!
– Хорошо, Фатима… Я попробую.
Подошёл дядя сзади, обнял племянника за узкие плечи, прижал к сердцу по-мужски. Попросил в сторону отойти, разговор есть. Встали они у засохшего дерева один на один. Два кавказца с разной судьбой и родной кровью…
– Юсуф, – со вздохом начал дядя, – ты последний из нашего рода. И поэтому всё, что есть у нас, останется тебе. Сакля – твоя, конь – твой, пашня – твоя, все шесть баранов – твои. Живи у нас, прошу тебя. Продли нашу старость.
– Спасибо, дядя Керим. Вы с тётей Фатимой всегда были добры ко мне, и я с благодарностью приму вашу помощь, но сначала мне надо уйти из аула. Ненадолго… Но я должен…
– Я знаю, что ты хочешь найти его. Не надо, Юсуф. Твой дядя избрал свой путь, и теперь он сам в ответе за свои грехи перед Всевышним.
– Какие грехи?! – вспыхнул юноша.
– Аллах запрещает отнимать жизнь. Даже у иноверца. А у Сарама руки по локоть в крови…
– Мой дядя сделал это ради всех нас!
– Юсуф, он сделал это только ради себя. Он ни с кем не делился награбленным золотом…
– Ради себя?! Он там, в землях гяуров, бьётся один за всех нас! Он сражается с врагами! И только благодаря ему мы столько лет живём без войны…
– Юсуф, – терпеливо продолжал мирный кавказец, – ты был мал, мы многое тебе не говорили. На самом деле он выбрал не стезю защиты, а путь нападения… Послушай меня…
– Нет, дядя Керим, – яростно перебил его молодой Юсуф, – я не хочу это слушать! Как вы можете такое говорить?! Ведь он ваш брат! И я всё равно к нему уйду! Отпустите меня – уйду с миром. Запретите – сбегу!
– Я не могу тебя отпустить, мой мальчик, – повесил голову мудрый Керим. – Ты же знаешь. После смерти твоей матери мы с женой несём за тебя ответственность…
– Да знаю я! Знаю, что вы его никогда не любили! И я ещё ребёнком не понимал почему? Как можно не любить человека, сражающего за свой род? Рассуждать, какой путь достоин, а какой нет, – удел слабых женщин. А дядя Сарам настоящий мужчина!
Помолчал добрый родственник, понял, что ни силой, ни уговорами не удержишь орла в курятнике. У каждого в этом мире своя дорога. Если молодости свойственно упрямо набивать себе шишки, то старость не всегда может подать руку помощи, чтобы спасти безумца от самого себя. Да и всегда ли оно нужно? Хоть и говорят, что умные люди учатся на чужих ошибках и лишь дураки на своих собственных, вот только свои лучше запоминаются.
Так что уж пусть Юсуф идёт своим путём, как и предписано Небом, как задолго до его рождения предрешил Всевышний в Книге судеб.
Отступил в сторону дядя Керим, поклонился ему в ноги горячий юноша, попросил обнять тётю Фатиму и бросился бегом по горной дороге от родного аула. Ничего больше не держало его, в сердце горела жажда подвигов, а в быстро темнеющем небе уже пробивалось серебро молодого месяца…
А далеко-далеко от гор Кавказских звучит над притихшей станицей грозной медью колокольный звон. Спешат казаки на площадь перед храмом Божьим, созывает всех на круг старый колокол, от простых станичников до седых георгиевских кавалеров, кто конным, кто пешим – со всех ног бегут, никто опаздывать не хочет, опоздунов в казаках не держат!
На площади у храма уже атаман с денщиком верхами, на конях взмыленных. Видать, сразу, как скакали, так в станицу и влетели, с седла не спрыгивая, чтоб ни минуточки не терять. Дело-то серьёзное, не каждый день сам султан басурманский на Русь идёт…
– Здорово дневали, братцы казаки!
– Слава богу, батька атаман! – хором отозвалась площадь.
Атаман папаху белую снял, на купола золочёные перекрестился и денщику подмигнул.
– Приказ государя императора! – громко проорал атаманский казачок, разворачивая лист бумаги. – Всем нашим верным казакам Астраханского казачьего войска, а также квартирующим полкам войска Донского и Кубанского повелеваем! Выслать усиленные дозоры к границе Российской империи и воспрепятствовать проникновению вражеских отрядов на земли наши!
