Он откупорил вторую бутылку и опрокинул её в бокал учёного. Остатки долил себе.
— За упокой души. Чьей бы то ни было, — приподнял бокал Дидж и, не чокаясь, выпил залпом.
Поставив бокал на стол, он поморщился и потёр висок пальцами.
— Извините. Голова что-то… Я пойду прилягу.
С этими словами он встал из-за стола и направился к лестнице. Мартин Ретто проводил его тяжёлым взглядом. Потом поглядел на свои сцепленные в замок пальцы и спросил негромко:
— Эдди, ты сможешь исцелить этого Дэла?
Донор виновато покачал головой:
— Исцелить — нет… Его невозможно исцелить.
— От смерти нет лекарства, — пробормотал учёный себе под нос. Донор не расслышал и продолжил:
— Но страдания его можно облегчить. Наверняка можно, я чувствую это. Только не знаю как…
Мартин угрюмо допил пиво и встал:
— Ну что ж, подумаем над этим на досуге. А теперь пошли досыпать. До утра не так много осталось.
Глава 18
Раум встревоженно смотрел на медленно поднимающуюся и опадающую в глубоком дыхании грудь Скандинава. Юный киборг чувствовал, что с химерой творится что-то неладное. После смерти Римлянина Скандинав как будто выпал из реальности. Уж лучше бы читал морали, костерил, даже подзатыльники отвешивал! Раум плевать хотел на Римлянина: всё равно эта химера постоянно молчала и почти не попадалась на глаза. А вот к Скандинаву Раум привязался.
Юноша ещё сам не решил, какой природы была его привязанность — он любил Скандинава как большую дрессированную, но всё же норовистую собаку, как собрата по оружию, как строгого старшего брата или даже отца… Или как мужчину. Раум отдавал себе отчёт, что ему приятно гладить спящую химеру по голове, ощущать подушечками пальцев шелковистые необыкновенные волосы. Но ведь точно так же было бы приятно гладить и какое-нибудь большое животное. Химера, по сути, и есть животное. Искусственно перемешанные гены, биомасса, которой придана форма человеческого тела. Очень красивого человеческого тела, чего уж душой кривить…
Раум мотнул головой. Они прежде всего напарники. Особенно сейчас, когда погиб Римлянин. И хотя Раум абсолютно не жалел о нём, всё же с его смертью парень остро ощутил, что у него самого никого нет на целом свете, кроме боевых товарищей. Он впервые в команде. Впервые уверен в том, что ему обязательно прикроют спину, что вытащат раненого из заварушки. И он с радостью принял тот факт, что тоже должен нести ответственность за кого-то.
Раньше Раум считал, что одиночкой быть круто. Но проработав в компании Римлянина и Скандинава, убив парочку «крутых одиночек», он понял, что в одиночестве нет ничего крутого. Особенно на войне. А ведь кругом война. Надо держаться друг за друга. Надо дорожить друг другом. Друг. Другом.
Раум присел на край кровати Скандинава и натянул на его литое плечо одеяло. Погладил по голове, по шее. Потом отрывисто вздохнул и вдруг очень ярко представил, как будет действовать один… Точнее, представить этого не получилось. Воображение застряло на точке «остался один». Кто он? Просто мальчишка без будущего и без судьбы. Ничего он один не стоит. Нельзя ему оставаться одному.
Может быть, и Скандинаву нельзя было оставаться одному? Раум чувствовал незримую, едва ощутимую связь между этими странными химерами. Связь не генетическую, не эмоциональную, а какого-то иного, более тонкого порядка. Для Раума Римлянин был просто тенью, приложением к Скандинаву. А для Скандинава?
Юный киборг вдруг подумал с лёгким уколом обиды: а кто он сам для Скандинава? Надоедливый малолетка, обуза, жалкий слабый человечишка, напичканный бесполезными железками?
Он нахмурился и посмотрел на химеру. Белые брови Скандинава чуть вздрагивали, вероятно, ему снился не очень приятный сон. Раум вдруг ощутил короткое, но сильное желание согреть и приручить этого могучего, опасного зверя. А ещё доказать ему, что вовсе не является «козявкой, путающейся под ногами». Захотелось стать равным. Другом.
Под напором неясных, противоречивых чувств Раум наклонился к Скандинаву, движимый порывом то ли обнять его, то ли поцеловать.
Вдруг вверх взметнулись живые белые пряди и сильные руки химеры. Раум коротко вскрикнул от неожиданности, его рвануло вниз, и в следующее мгновение он понял, что его шеи касаются острые хищные зубы.
— А, это ты, — пробурчал Скандинав, отпуская. Его волосы прохладным шёлковым пологом плавно соскользнули с плеч юноши, с его лопаток, шеи, затылка. Раум отстранился, передёрнувшись, словно от щекотки. Встал с кровати. Скандинав перекатился со спины на бок, чуть приподнялся и опёрся на локоть. Волосы сами собой собрались в три равные пряди и, мигом перекрутившись между собой, плавно легли на мощное плечо толстой косой.
— Чего тебе? — огрызнулась химера.
— Да… кхм… да ничего, — сбивчиво сказал парнишка. — Я просто одеяло поправил. Тебя, кажется, знобит.
— Спасибо, — коротко буркнул Скандинав, бухнувшись на спину. — Иди спать.
Раум ощущал, что сердце колотится, как будто он пробежал марафонскую дистанцию на спринтерской скорости. Слова так и просились слететь с языка. И слетели.
— А м… можно к тебе?
Химера повернулась к нему. Приподняла бровь.
— Чего?
— Ну… Я… кхм… Я подумал, так будет ещё теплее…
Скандинав нахмурился, собираясь сказать наверняка что-нибудь унизительное и обидное, но Раум снова заговорил:
— Нас теперь всего двое осталось. Римлянин погиб, этот учёный со своим ассистентом и телохранителем нам чужие. Хакер с Эром — тем более… Только мы двое можем друг о друге позаботиться. Мы… мы же команда! Если бы я замерзал, ты разве не согрел бы меня?
Скандинав нахмурился. Потом опустил глаза. Подвинулся на не очень широкой кровати и буркнул, приподняв одеяло:
— Ладно, лезь.
Раум сглотнул, ощущая дрожь, но решительно разделся и залез под одеяло. Здесь было тепло и чуть-чуть влажно, чувствовалось особое ощущение близости чего-то живого. Раум невольно придвинулся к Скандинаву, робко положил ему руку на талию. Химера фыркнула. Уши Раума вспыхнули от смущения, он чуть отодвинулся. И вдруг ощутил, как поверх его запястья легла широкая ладонь Скандинава.
Раум замер, затаил дыхание.
— Ты дрожишь… Может, ты сам погреться хочешь, а не меня согреть? — проговорила химера низким мурлычущим баском.
Раум сглотнул, не в силах отвести взгляд от прозрачно-голубых, «рыбьих», немигающих глаз. Скандинав, лёжа на боку, сгрёб его в охапку и прижал к себе, лицом к лицу. Юноша охнул совсем тихонько. И со стыдом ощутил, как против воли — чёрт, это всегда происходит против воли! — член стал стремительно крепнуть.
Раум готов был провалиться от стыда сквозь землю. Они же напарники! Товарищи по оружию! Это вообще химера! И он наверняка всё ещё плохо себя чувствует после потери Римлянина… Мысли метались в голове, сердце трепетало пойманной птахой. Раум тщетно старался хоть чуть-чуть отодвинуться.
