– А надо вам сказать, что я как раз шел и размышлял о том,
что нахожусь в самых стесненных обстоятельствах, и неведомо совершенно, как я
буду жить через неделю. Костюм этот, который вы на мне видите, – перехватил он
взгляд Дмитрия, – ссудил мне мой добрый приятель, у которого я остановился. Он
человек не бедный, но не сможет содержать меня вечно. Я ищу работу, но русского
врача не больно-то жалуют во французских госпиталях. Я уже смирился, что
придется идти на должность санитара или вообще не по специальности трудиться, и
найденные деньги, конечно, позволили бы мне продержаться какое-то время, даже
немалое. Словом, размечтался я, да, размечтался… И вдруг увидел бредущего
навстречу молодого человека лет двадцати, не более. Типичный французик: субтильный,
невысокий, в поддернутых брючишках, руки в карманах, вокруг шеи шарфик намотан,
на голове кепи. Идет, вперив взор в землю, а сам плачет! Слезами плачет! Я
посмотрел на него и…
– Дальше не рассказывайте! – отмахнулся Дмитрий. – Вы
спросили, что с ним стряслось. Бумажник оказался его, и вы денежки вернули
владельцу, верно?
– Совершенно верно. Филипп Леви, так его звали, этого
жинома[6], по-детски рыдая, поведал, что нес деньги, собранные всей родней в
подарок его брату, задумавшему выкупить ко дню своей свадьбы автомобильную
мастерскую, в которой он трудится. Несчастный Филипп уже размышлял о том, каким
образом покончить с жизнью, а тут – я… Честное слово, он чуть ли руки мне не
лобызал. Вот так я в одночасье разбогател – и в одночасье же лишился всего, что
приобрел.
– Не удивлюсь… – начал было Дмитрий, но Шадькович
протестующе выставил вперед руку.
– Избавьте меня, Христа ради, от догадок вроде той, что
мадам Лидия нарочно подослала поперек моего пути француза с бумажником! Зачем
ей это, скажите, бога ради?
– Поясню, так и быть. – Дмитрий оглянулся, убедился, что
Кусонский все еще стоит в коридоре и беседует с Плевицкой (ну, это надолго,
дама сия велеречива до изнеможения собеседника!), а значит, можно не слишком
спешить. – Поясню. Теща моя находится со мной в конфронтации. Мы с женой оба
работаем целый день. У нас дочь, ей десять лет. После того, как заканчиваются
уроки в ее эколь… в школе, стало быть… девочка фактически предоставлена самой
себе. Денег на гувернантку у нас нет. Я не раз просил Лидию Николаевну оставить
свое малопочтенное занятие, которое не приносит ей особого дохода – так, на
булавки, с позволения сказать! – и посвятить себя присмотру за внучкой. Однако
она не собирается бросать гадание, обижается на мой скептицизм, настраивает
против меня мою жену, а главное, идет на самые дурацкие ухищрения, чтобы
убедить меня в том, что она «истинно вторая Ленорман, причем ни в чем не
уступает первой», – с откровенной издевкой процитировал он Шадьковича. – Соседи
прожужжали мне все уши, рассказывая о сверхъестественных способностях мадам
Лидии. Ее французские родственники тоже поют в унисон. Я уж не говорю о моей
жене, которая находится истинно под гипнозом своей маменьки… Именно поэтому я
ничуть не удивлюсь, если узнаю, что история с бумажником и шофером-альбиносом
инспирированы моей драгоценной тещей. Ну а уж встреча со штабс-капитаном
Аксаковым… Х-хе!
– Между прочим, о штабс-капитане Аксакове и слова не было
сказано, – качнул головой Шадькович. – Мадам Лидия просто сказала, что на собрании
РОВСа я увижу человека, который болен той же болезнью, что и я, а главное, ищет
те же средства излечения от нее, которые ищу и я.
– У вас что, тоже временами случаются прострелы? –
ухмыльнулся Дмитрий. – Они у меня как последствие чудовищных галлиполийских
сквозняков, от которых некуда было деться. Другими болезнями не страдаю,
здоров, извините, как бык.
– Моя болезнь, а также и ваша, судя по всему, зовется
nostalgie, – негромко сказал Шадькович.
– Батюшки! – чуть не схватился за голову Дмитрий. – Да кто ж
из нас, эмигрантов, сей смертельной болезнью не болен?! Незачем было
знакомиться со мной, можно было хоть к Скоблину тому же обратиться. Мы все тут
подвержены частым и неодолимым приступам nostalgie. Эва, нашлась Ленорман!
– Слушайте! Да дослушайте вы меня до конца! – почти вскричал
Шадькович. – С вами говорить – Божье наказание, честное слово! Мадам Лидия
предрекла мне, что человека этого я увижу в то мгновение, когда он будет стоять
ко мне спиной и… срывать цветок. Поняли? Срывать цветок!
Дмитрий открыл рот и снова закрыл.
Вот черт…
– А ну-ка, покажите, что у вас за спиной, – приказал
Шадькович, и Дмитрий неохотно опустил руку.
– Это что? Цветок! – чуть не вскричал Шадькович.
На самом деле то был не столько цветок, сколько росток… Хотя
велика ли разница?!
