Опытного стряпчего я в Лондон отправил. Выдал полторы тысячи рублей из кассы товарищества. Отпишу, как телеграфирует о состоянии дел.
Тобой интересуются жандармы. Будь внимателен к сказанному. Ты всегда отличался несдержанностью».
Ну, блин, спасибо. Порадовал! Жандармы его спрашивали… Спрашивали, значит, Мезенцев начал работу работать. Значит, воспринял рапорт Кретковского всерьез. Дай-то Бог! И с деньгами супер! Выходит, у меня есть чуть больше двухсот тысяч рублей серебром. И деньги продолжают прибывать. Это просто отлично! Это же меняет дело. Это же теперь можно строить…
Как все-таки замечательно, что можно что-то делать, не оглядываясь на всякие там бюджеты, фонды и дотации федерального центра. Как же они меня еще там достали – не вышептать! Шаг влево, шаг вправо – побег. Прыжок на месте – попытка улететь. Лишний миллион в смете – повод для прокурорского преследования. Тогда, правда, тоже имел возможность за свои кровные что-нибудь сделать для родного края. Возможность-то имел, желания – нет. Мошну все больше и больше набивал. Благо сейчас другой вопрос. Много ли мне, одинокому губернатору, надо? Дом у меня, надеюсь, уже есть. Жалованье – дай бог каждому. А дикие, я бы даже сказал – халявные, тыщщи оставить некому. Почему бы и не поспособствовать расцвету губернской промышленности?!
С чего бы начать-то? Где-то тут я письмо от Петра Данилыча Нестеровского откладывал, из Каинска. Созрел, поди, клиент. Раньше от него только ежемесячные отчеты в канцелярию поступали. А тут личное мне послание…
Только взял конверт в руки, ввалился один из Васькиных приказчиков. Удивленно вскинул брови, обнаружив его превосходительство сидящим на постели по-турецки, раскладывающим многочисленные бумаги на коленках. Выдохнул что-то похожее на «ух» и доложил, что их благородие господин Бийский городничий прямо-таки жаждет меня видеть.
Я тяжело вздохнул. Вот чего, спрашивается, этому неугомонному Жулебину неймется? Солнце уже за горизонт село, и синие сумерки вот-вот в ночь обратятся. По мне, так совсем неподходящее времечко для визитов. Однако пришлось подыматься и идти. Острый приступ любопытства уже сбил, остальные сообщения могут и подождать полчасика.
Оказалось, что титулярный советник явился, дабы меня к себе на подворье зазвать. И решить эту беду за полчаса никак невозможно.
– Отужинать-с, ваше превосходительство, – до конца так и не разогнувшись, глядя на меня от этого как-то исподлобья, пояснил Иван Федорович. – Так сказать-с, окажите честь, значицца.
М-да. Мои племянники не уставали приговаривать, что птица, прилетевшая поздно, пролетает мимо. Я уже часов пять в городе, а он только проснулся. Ладно, пока донесли, пока прислугу настропалил, пока список яств согласовали… Но пригласить-то давно уже мог, не тянуть до последнего.
Вечер был прекраснейшим, и тащиться куда-то на ночь глядя с перспективой испортить чудное мое настроение совершенно не хотелось. Однако и ссориться с покладистым, не обижающим местных купцов полицейским не стоило. Тем более что и вопросы к нему имелись… Этакие… Скользкие. Политические.
– Благодарю, господин городничий, отужинал уже, – чуточку улыбнулся я растерянному чиновнику. – А вот не выпить ли нам с вами, милостивый государь, водки? Артемка!
Подождал минуту, пока шустрый хлопчик вынырнул из боковой двери.
– Собери нам с Иваном Федоровичем вина хлебного где-нибудь на улице. Ну и к нему все что нужно…
– Сей момент, Герман Густавович, – понятливо кивнул казачок и исчез. И только по зычным командам распоряжающегося гилевскими слугами денщика как-то можно было отслеживать его перемещение.
– Там и на стол уже прибрали, – попытался возразить городничий.
– Да полноте вам, – отмахнулся я. – Я ведь не завтра отбываю. Успеем еще отобедать. Вот хоть бы и завтра приду. А сейчас вроде как вы у меня в гостях…
В дверях мелькнул успевший все приготовить Артемка, однако городничего пришлось тащить буквально силой.
– Там и Дионисий Михайлович дожидаются, – упирался настырный чиновник.
– А гм… Дионисий свет Михайлович у нас кто? – придерживая незваного гостя, чтобы не сбежал, поинтересовался я. Очень уж имечко у незнакомца… неожиданное.
– Это друган мой… мм… окружной врач, господин Михайловский. Ну, он… э-э-э… чина не имеющий, ваше превосходительство.
– Что же это вы так? – мягко пожурил я Ивана Федоровича. – Докторов и так мало, а вы приятелю вашему чин испросить постеснялись?
– А вот и нет, ваше превосходительство.
– Так ведь, похоже, таки да.
– Да нет же, ваше превосходительство. Я в прошлом годе Александру Ермолаевичу прошение отсылал в Барнаул. Так он резолюцию наложил, дескать, господина Михайловского, будучи на то его желание, назначить на Зыряновский рудник доктором. Даже майора сулил или коллежского асессора…
Обычный, принесенный из какой-то горницы стол поставили прямо под ветви, устало пригнувшиеся от тяжести поспевающих маленьких яблочек. Два плетеных кресла в тени. Запотевшая бутыль с парой рюмок на салфетке, плошка с горстью соленых огурцов, тарелка розового, с прожилками, сала. Не хватало лишь художника, способного запечатлеть в веках этот милый любому мужскому сердцу натюрморт. Осталось только шепнуть денщику, чтобы послал кого-нибудь в дом городничего пригласить этого доктора.
– …вот и остался Дионисий Михайлович без чина, ваше превосходительство, – не решаясь сесть вперед меня, стоя у кресла, закончил рассказ гость.
– Я так понимаю, вы с господином Фрезе общий язык найти не сумели, – подытожил я. Еще одна приятная новость за сегодня. Мой план как раз в том и состоял, чтобы под горилку, когда бийский начальник разговорится, выяснить его отношение к хозяину Алтайских гор.
– Так я ж и говорю, ваше превосходительство…
– Да что же вы все меня этими превосходительствами-то тычете, дорогой мой Иван Федорович? Давайте уже по-простому, по имени с отчеством, коли за одним столом сидим.
– Почту за честь, ваше… Герман Густавович.
– Так что там с нашим общим знакомцем? Я имею в виду барнаульского начальника.
Откуда-то из-за плеча материализовался Артемка. Коварно мне кивнул и умело разлил почти прозрачную жидкость по рюмкам.
– Будьте здоровы, Иван Федорович. – Едва-едва прикоснулись тоненькими стеклянными стеночками, обозначив требующееся по древнему ритуалу, выпили.
– Вот я и говорю, господин губернатор, что не захотел Дионисий на старости-то лет в дыру подземную лезть. Ему ведь этой Пасхой шестьдесят четыре случилось. Уже внуков боле двух дюжин…
– И что? Всю жизнь так нигде и не служил?
– В Бобруйской крепости, что в Минской губернии, гарнизонным лекарем служил. А в одна тысяча осьмсот шисят третим годе вывели его в войска Польшу усмирять. А там он пленного бунтовщика пользовать кинулся. Так нашелся скотина, донос жандармам составил. Дескать, сочувствует лекарь Михайловский…
