Жандармы и не возражали. Хотите служить – служите. Еженедельный отчет – на стол штаб-офицеру. Содержание исповедей. Если станет известно о готовящемся заговоре – немедленно сообщить. Не нравится? Так никто и не настаивает. Другие, не такие принципиальные сыщутся.
Это мне Миша Карбышев однажды выдал. Не то чтобы тайна, но и не слишком афишируемый факт. Похвалил еще, что я с томским пастором Августом поближе не сошелся. Оказывается, наш попик завидной памятью и литературным даром обладает – рапорты читаешь, люди как живые перед глазами встают…
Умеют здешние жандармы работать. Не отнять. Непонятно только, как они с этаким-то рвением и информированностью умудрились империю про… потерять? У верхушки не хватило политической воли? Законы оказались слишком мягкими?
Кстати, неплохо было бы обзавестись полным изданием действующих кодексов империи. И на полки в кабинете поставить. На самое видное место. Куда-нибудь поближе к портрету государя…
Черные, вычерченные дорогой китайской тушью линии чертежей воплотились в камне. Никогда не забуду, как спорил с архитекторами, как доказывал необходимость обширной приемной и отдельной комнаты для архива. Той, дверь в которую прямо за спиной сидящего на своем секретарском месте Карбышева.
Ковер, строгая, без излишних украшений, мебель. Пока вдоль стен примитивные лавки, но Апанас уже отправлен к столярам. Слишком удобных здесь и не нужно, главное – чтобы было где сидеть. Еще он должен заказать два стола для моих скаутов. Смену стоит выращивать с таких вот, детских лет. Чтобы умели и хотели учиться и чтобы в голове правильные мысли прижились. Без зазнайства и без поклонения всему западному.
Утро. Пацанва явится на службу позже, после уроков. Так что пока в приемной только Миша и Артемка. Конвойные казаки сбитень хлещут в караульной, а денщик здесь, ждет приказов. Да пожалуйста – что мне, этого добра жалко, что ли?
– Посыльных к председателю и к жандармам. Пусть справятся, когда господа изыщут возможность меня сегодня навестить. Потом пригласи ко мне Менделеева, фон Пфейлицера и Гусева. Все ясно?
Казачок щелкнул каблуками – у Принтца научился, «промокашка», – и умчался.
– Доброе утро, ваше превосходительство. – Мишино лицо серьезное, но глаза улыбаются. Рад этой суете? Ну-ну.
– Здравствуй, Миша. Отправь послания городскому голове и пароходчику Тюфину, Николаю Наумовичу. Непременно чтоб к обеду у меня были. А Ивана Дмитриевича Асташева и его гостя, красноярского купца Сидорова, на ужин пригласи… Надо бы что-то с поваром придумать… Тем, что имеется, пока не похвастаешься… Письма есть?
– Ничего особенного, Герман Густавович. Провели по инстанциям в рабочем порядке. – У меня ведь набрался канцеляризмов. Даже и не знаю, радоваться или печалиться. Язык вот так и пачкается казенщиной… Но приятно, черт возьми. Легкое дуновение из двадцать первого века… – На десять часов записан господин Пестянов с супругой…
О! Отлично! Жаль только, Апанас не успеет вернуться к этому времени, один поход к ювелиру не меньше половины дня займет: не каждый из десятка имеющихся на Уржатке мастеров возьмется за изготовление ордена. А сам даже не представляю, где именно мои деньги хранятся. Ну да ладно. Сейчас просто обговорим все, а инвестиции и на понедельник можно отложить. Тем более что они будут гораздо больше, чем Варежка думает. Я ведь хочу на него еще одну обязанность возложить. Присматривать за новым делом для Карины Бутковской.
Тогда, холодным и злым вечером, убежав с бала в Барнауле, я и думать не в состоянии был, чем бы этаким занять ссыльную. Кровь кипела от обиды и огорчения. Сердце в ушах тамтамы войны изображало. Гера рычал что-то о «повстречать в тихом переулке и по морде». Можно подумать, генерал-губернатор только сумеречными подворотнями и передвигается.
Как через весь город к домику Бутковской ехал, совсем плохо помню. А потом, когда уже встретили, помогли скинуть ненавистный, неудобный и словно с чужого плеча мундир, обняли да приласкали, вдруг… Действительно ведь, как-то вдруг. В один момент! Понял, что прижимаем к себе теплое тело полячки одновременно и я, и Герман. Двигаемся как-то удивительно вместе. Желания у нас – одни на двоих, и присущая молодости энергия, и характерный для старости опыт. И главное – никаких ощущений дисгармонии. Будто так оно и должно быть.
Даже немного грустно стало, когда все кончилось. Карина что-то щебетала, подавала на стол закуски, разливала по стеклянным бокалам красное вино, смеялась, а я лелеял в себе воспоминание. Тело мне досталось новое, но разум-то – старый. Тот, в котором отпечатались скрипящие, ноющие к дождю суставы, сжимающееся от нестерпимой боли сердце и близорукие, слезящиеся по утрам глаза. И вдруг несколько минут единения, восторга от тела, которому пока еще все можно и которое все может…
– Вы где-то не со мной, – сдвинула брови полячка. – Вам со мной скучно, да? Вы только скажите, что вам интересно будет. Я и чтецом могу, стихов много знаю. А хотите в карты играть станем?
– Карты? – Я решил сначала, что неправильно ее понял. – Ты умеешь играть в карты? Откуда? И в какие игры?
– Покер, ломбер, вист, квинтич, штос. – Она назвала еще чуть ли не полдюжины игр. – Коли Екатерина Великая игрывала, отчего же и мне не уметь? Я ведь при бригадной лекарне выросла. А господа офицеры иного средства от скуки и не ведают…
О! Покер – как много в этом слове… Проигранные стипендии и страх, что кто-нибудь узнает о тайной страсти. В то интересное время за это можно было и из комсомола вылететь. Зато потом, забравшись наверх, и скрывать перестал. Невинное увлечение. Кого волнует пара тысяч зеленых заморских рублей, проигранных хорошим человеком в покер? Тем более за столом с другими хорошими людьми. Так и стало юношеское увлечение официальной слабостью высоко взлетевшего чиновника. А государев человек без слабостей – существо странное и страшное. Неведома зверушка, от которой невесть что можно ожидать.
– И что? Хорошо играешь? – Призрак идеи промелькнул в голове. Оставалось поймать мысль за хвост и облечь в слова.
– И «рыцаря» на зеленом сукне за руку поймать сумею, – хитро прищурилась полячка. Переспрашивать не стал. Зеленым сукном в игорных домах столы покрывают. А «рыцарь» – это почти наверняка «шулер». Квалификация девушки внушала уважение.
– А знаешь ли ты, сударыня Бутковская, что такое казино?
Вот так и решилась судьба ссыльной содержанки.
Осенью, когда в сопках Салаирского кряжа ложится снег, а ручьи прячутся под ледяным панцирем, в Мариинск, а оттуда и в Томск возвращаются сотни золотоискателей. Те, кому повезло. Кто вернулся с добычей, а не погиб от когтей диких зверей, от пули конкурента или от плохой крупы не загнулся. Иные и по нескольку тысяч ассигнациями за сезон намывают.
Многие женаты и дети мал мала меньше по лавкам. И надо бы добычу в дом нести, семью снабжать, да только так трудно и страшно коварное золото дается, что останавливается мужик в городе на пару дней. Вина хлебного отведать, перед людьми похвалиться. Такие по осени в Томске кутежи устраивают, что батальон на улицы выводить приходится, горожан от артельщиков оборонять.
