В голове Кэтрин Соломон крутились жуткие кадры смерти
Роберта, перемежающиеся мыслями о брате. «Наверное, Питер тоже мертв…»
Непонятный нож на боковом столике заставлял думать о том, что и ей, вероятно,
уготована та же участь.
«Неужели все, конец?»
А потом мысли Кэтрин вдруг обратились к исследованиям… к
ноэтике… к последним открытиям. «Все погибло… развеялось черным дымом». Теперь
мир никогда не узнает о том, что ей удалось выяснить. Несколько месяцев назад
она совершила самое потрясающее открытие, способное кардинально изменить
отношение человека к смерти. Как ни странно, вспоминая об этом эксперименте и
его результатах, Кэтрин чувствовала неожиданное утешение.
В юности она часто задавалась вопросом, есть ли жизнь после
смерти. «Существует ли небесный мир? Что происходит, когда мы умираем?» Потом
она повзрослела, и занятия наукой быстро положили конец всем домыслам о рае,
аде и посмертии. Кэтрин свыклась с тем, что «жизнь после смерти» — выдумка,
сказка, призванная подсластить горькую пилюлю осознания человеком своей
смертности.
«Так я привыкла думать».
Год назад у Кэтрин с братом завязалась беседа на одну из
вечных философских тем: наличие у человека души — некой субстанции, способной
существовать вне человеческого тела.
Оба склонялись к тому, что в таком понимании душа вполне
вероятна, находя подтверждение своей догадки в древних философских течениях. В
буддизме и брахманизме исповедовался метемпсихоз — учение о переселении души в
новое тело после смерти человека; последователи Платона считали тело тюрьмой,
из которой душа вырывается на свободу; стоики называли душу «apospasma tou
theu» — «частицей Господа», веря, что после смерти человека Господь возвращает
ее себе.
При этом Кэтрин с огорчением понимала, что научно доказать
существование человеческой души вряд ли представляется возможным. Пытаться
подтвердить жизнь души вне тела сродни тому, чтобы, выдохнув облако сигаретного
дыма, надеяться годы спустя где-то его отыскать.
После беседы с братом у Кэтрин засела в голове одна идея.
Питер упомянул Книгу Бытия, в которой душа описывалась как «Neshe-mah» — что-то
вроде духовного разума, отделенного от телесной оболочки. Это навело Кэтрин на
размышления, что «разум» предполагает наличие «мысли». В ноэтике мысль обладает
массой, а значит, напрашивается логичный вывод, что в таком случае и
человеческая душа тоже может ею обладать.
«Можно ли взвесить душу?»
Идея, разумеется, невыполнимая. Даже думать о таком глупо.
Спустя три дня Кэтрин проснулась среди ночи и, подскочив как
ужаленная, понеслась заводить машину. Оказавшись у себя в лаборатории, она
набросала схему эксперимента — на удивление простого и одновременно пугающе
смелого.
Получится что-то или нет, она не знала, поэтому прежде
времени решила не сообщать Питеру. На подготовку потребовалось четыре месяца.
Наконец, когда все было завершено, Кэтрин пригласила брата в лабораторию и
выкатила навстречу крупногабаритный аппарат, который до поры до времени прятала
на складе.
— Конструкция и сборка — мои, — похвалилась она,
демонстрируя Питеру изобретение. — Догадаешься, что это?
Брат в недоумении уставился на непонятный аппарат.
— Инкубатор?
Кэтрин рассмеялась и покачала головой. Хотя предположение
логичное. Аппарат действительно напоминал с виду прозрачные инкубаторы-кувезы,
куда в роддомах помещают недоношенных младенцев. Однако у Кэтрин кувез имел
внушительные размеры: длинная воздухонепроницаемая капсула из прозрачного
пластика, эдакий футуристический ложемент для сна. Под капсулой располагалась
большая приборная доска.
— Может, теперь догадаешься. — Кэтрин включила
устройство в сеть. Ожил электронный дисплей, и Кэтрин принялась осторожно
подкручивать регуляторы. На дисплее забегали цифры, и в конце концов
высветилось:
0,0000000000 кг
— Весы? — удивился Питер.
— Не просто весы!
Взяв с соседнего стола крошечный клочок бумаги, Кэтрин
уложила его на крышку капсулы. На дисплее снова заплясали цифры, и высветился
новый результат:
0,0008194325 кг
— Чувствительные микровесы, — пояснила
Кэтрин. — С точностью до нескольких микрограммов.
Питер по-прежнему пребывал в недоумении.
— Ты сконструировала высокоточные весы… на человека?
— Именно. — Кэтрин подняла прозрачную
крышку. — Если поместить сюда человека и закрыть, получится герметично
замкнутая система. Ни туда, ни оттуда ничего проникнуть не может — ни газ, ни
жидкость, ни частицы пыли. Все остается внутри: дыхание, пот, любые выделения —
буквально все.
Питер запустил руку в густую серебристую шевелюру — в этом
нервном жесте они с сестрой были похожи.
— Хм… полагаю, живым этот человек протянет недолго.
Кэтрин кивнула:
— Минут шесть от силы — в зависимости от частоты
дыхания.
— Не понимаю. — Питер пристально посмотрел на
сестру.
Она улыбнулась:
— Сейчас поймешь.
Оставив устройство, Кэтрин провела Питера в аппаратную Куба
и усадила перед плазменным экраном. Побарабанив пальцами по клавиатуре, она
вышла в папку с видеофайлами, хранившимися на голографическом накопителе.
Плазменная панель ожила, замелькали кадры, по качеству напоминающие домашнюю
видеосъемку.
Сперва перед объективом проплыла скромно обставленная
спальня. Разобранная постель, пузырьки с лекарствами, респиратор, кардиомонитор.
Объехав всю комнату, камера остановилась в центре, где, к недоумению Питера,
обнаружились только что виденные в лаборатории весы с прозрачной капсулой.
У Питера округлились от изумления глаза.
— Что?..
Прозрачная крышка была откинута, в капсуле находился
глубокий старик в кислородной маске. Рядом стояли его пожилая жена и работник
хосписа. Старик лежал с закрытыми глазами, каждый вздох давался ему с трудом.
— Это мой преподаватель естествознания из Йеля, он
неизлечимо болен, — пояснила Кэтрин. — Мы с ним продолжали общаться
после выпуска. Он всегда говорил, что хотел бы завещать свое тело науке, и
сразу же согласился принять участие в эксперименте, когда я объяснила ему суть.
Питер ничего не ответил, видимо, потеряв дар речи от
происходящего на экране.
Работник хосписа тем временем обратился к жене старика:
— Пора. Его час настал.
Пожилая женщина, вытерев платком слезы, кивнула, видимо,
набравшись решимости:
— Хорошо.
