— Это символы преображения и перемен, — ответил
он. В таком замкнутом пространстве ему было тесно рядом с Сато и
Андерсоном. — Череп, или «caput mortuum»,
[4] означает
последнюю перемену в человеческой жизни — разложение физической оболочки — и
напоминает о бренности нашего тела. Сера и соль — алхимические катализаторы
перемен. Часы символизируют время, которое так же несет перемены. А это… —
Лэнгдон указал на свечу, — первичный созидательный огонь и символ
пробуждения человеческого разума ото сна. Преображение через озарение.
— А что здесь? — Сато ткнула в угол.
Андерсон посветил фонарем на огромную косу, прислоненную к
стене.
— Вопреки распространенному мнению это не символ
смерти, — ответил Лэнгдон. — Коса означает жатву, уборку даров
природы, наделенных преображающей силой.
Сато и Андерсон погрузились в глубокое молчание, свыкаясь с
непривычной обстановкой.
Лэнгдон хотел только одного: поскорее убраться отсюда.
— Понимаю, выглядит все это странно, — сказал
он, — однако здесь не на что смотреть. Во многих масонских ложах есть
точно такие же камеры.
— Но это не масонская ложа! — возразил
Андерсон. — Это Капитолий США, и я хотел бы знать, откуда в моем здании
взялась такая комната.
— Иногда масоны устраивают Камеру размышлений дома или
на работе. Это обычная практика. — Лэнгдон слышал об одном бостонском
хирурге, обставившем таким образом больничную кладовку, чтобы перед операциями
размышлять о бренности бытия.
Сато встревожилась:
— Хотите сказать, Питер Соломон спускается сюда
подумать о смерти?
— Не знаю, — искренне ответил Лэнгдон. —
Может, он устроил святилище для работающих в здании братьев-масонов, чтобы им было
где укрыться от суеты материального мира… Приют для влиятельных конгрессменов,
где они могли бы подумать перед принятием важного решения о судьбах
соотечественников.
— Какая прелесть, — съязвила Сато. — Вот
только чувствую, Америка в беде, раз ее правители молятся в кладовках с косами
и черепами.
«Напрасно, — подумал Лэнгдон. — Насколько иным был
бы мир, если бы перед очередной войной власть имущие задумывались о
необратимости смерти!»
Сато поджала губы и внимательно осмотрела все углы.
— Здесь должно быть что-то помимо костей и тарелок с
химикатами, профессор. Кто-то выманил вас из Кембриджа, чтобы вы очутились
именно в этой комнате.
Лэнгдон покрепче прижал к себе портфель, все еще не понимая,
какое отношение имеет сверток к камере.
— Мэм, извините, но я не вижу тут ничего
необычного. — Лэнгдон надеялся, что теперь они наконец займутся поисками
Питера.
Луч фонарика опять задрожал, и Сато в гневе обернулась к
Андерсону.
— Господи, неужели я много прошу?!
Она вытащила из кармана зажигалку, чиркнула кремнем и
поднесла огонь к стоявшей на столе свече. Фитиль затрещал и вспыхнул, залив
жутковатым светом тесную камеру. По стенам поползли длинные тени. Когда пламя
разгорелось ярче, им открылось неожиданное зрелище.
— Смотрите! — воскликнул Андерсон, показывая пальцем.
На задней стене была выцветшая надпись — семь заглавных
букв, образующих слово
VITRIOL
— При чем тут купорос? — не поняла Сато. На буквы
легла зловещая тень в форме черепа.
— Вообще говоря, это акроним, — заметил
Лэнгдон. — Он часто встречается в подобных камерах, это сокращение
масонской медитативной мантры: «Visita interiorа terrae, rectificando invenies
occultum lapiderm».
Сато взглянула на него едва ли не с уважением.
— Переведете?
— «Посети утробу земли, и, направив свой путь, ты
найдешь тайный камень».
Сато насторожилась.
— Этот тайный камень как-нибудь связан с тайной
пирамидой?
Лэнгдон пожал плечами — он бы не стал проводить такую
параллель.
— Те, кому нравится придумывать всякие глупости про
тайные вашингтонские пирамиды, сказали бы, что «occultum lapiderm» и есть
пирамида. Другие считают, что имеется в виду Философский камень, якобы дарующий
вечную жизнь и обращающий свинец в золото. Третьи думают, речь о Святая Святых,
потайной каменной комнате в недрах Иерусалимского храма. Четвертые говорят о
христианских отсылках к тайным учениям апостола Петра, чье имя в переводе с
греческого означает «камень». Во всех эзотерических традициях есть свое
понимание слов «occultum lapiderm», но в любом случае этот камень — источник
силы и просветления.
Андерсон откашлялся.
— А не мог Соломон соврать этому гаду? Может, он
нарочно сказал, будто здесь что-то есть… а на самом деле ничего нет.
Лэнгдону тоже приходила на ум такая мысль.
Вдруг пламя дрогнуло, как будто на сквозняке, а потом снова
выпрямилось.
— Странно, — сказал Андерсон. — Надеюсь,
никто не закрыл дверь… — Он вышел из камеры в темный коридор. — Эй!
Лэнгдон даже не смотрел на Андерсона: его внимание приковала
задняя стена.
«Что это было?»
— Видели? — спросила Сато, обеспокоенно глядя на
стену.
Лэнгдон кивнул; сердце забилось быстрее. «Видел, вот только
что?»
Секунду назад стена дрогнула и замерцала, точно по ней
прошла волна энергии.
В комнату вернулся Андерсон.
— Никого. — Он вошел, и по стене опять прошла
рябь. — Черт! — закричал он, пятясь.
Все трое замерли на месте, не сводя глаз со стены. Лэнгдона
пробрала дрожь — до него дошло, в чем дело. Он осторожно протянул руку и
потрогал стену пальцами.
— Это не камень… — Сато и Андерсон с опаской
подошли ближе, — а ткань.
— Она только что колыхнулась, — сказала Сато.
«Да, и очень странно колыхнулась».
Лэнгдон присмотрелся: блестящая поверхность ткани отразила
свет столь удивительным образом, потому что поток воздуха увлек ее в другую
сторону.
Лэнгдон осторожно надавил на стену и испуганно отдернул руку.
«Там дыра!» Сердце бешено заколотилось у него в груди.
— Уберите ткань, — приказала Сато.
