Кэтрин в растерянности побежала за Лэнгдоном и Архитектором
в знаменитый читальный зал, где ярко горел свет. Беллами быстро запер внешние
двери, затем внутренние, и они подошли к столу в середине зала, на котором
стоял расстегнутый кожаный портфель. Рядом лежал маленький сверток — Беллами
схватил его и положил в портфель рядом с…
Кэтрин оцепенела.
«Пирамида?!»
Она видела каменную пирамиду впервые, но вся сжалась от
страшного открытия. Кэтрин Соломон смотрела на предмет, причинивший ее семье
столько боли…
«Та самая пирамида».
Беллами застегнул портфель и отдал Лэнгдону.
— Не выпускайте его из виду.
Мощный взрыв сотряс внешние двери зала. Послышался звон
разбитого стекла.
— Сюда! — Беллами испуганно развернулся и подбежал
к абонементному столу: восемь конторок расположились вокруг массивного
восьмиугольного шкафа. Архитектор указал Лэнгдону и Кэтрин на проем в
шкафу. — Полезайте туда!
— Что?! — воскликнул Лэнгдон. — Нас же сразу
найдут!
— Скорее! Это не то, что вы думаете.
Глава 57
Малах гнал лимузин на север, в сторону Калорама-Хайтс. Взрыв
в лаборатории Кэтрин получился сверхмощным — счастье, что не зацепило.
Последовавший за взрывом хаос помог Малаху беспрепятственно выехать с
территории Центра, пока охранник на воротах испуганно орал в телефонную трубку.
«Надо съехать с дороги», — подумал Малах. Даже если
Кэтрин не вызвала полицию, взрыв точно привлечет внимание, а голого по пояс
мужчину за рулем лимузина трудно не заметить.
Малах провел в подготовке к этому вечеру много лет, и теперь
ему не верилось, что момент наконец-то настал. Путь был долог и труден.
«То, что давным-давно началось в боли и унижении… закончится
во славе».
Тогда его звали не Малах. Да что там, у него вообще имени не
было. «Заключенный № 37». Как и большинство узников страшной тюрьмы
«Соганлик», заключенный № 37 угодил в нее из-за наркотиков.
Он валялся в камере — голодный, замерзший, в полной темноте
— и мысленно спрашивал себя, когда его выпустят. Новый сокамерник, с которым он
познакомился только вчера, спал на верхней койке. Тюремный надзиратель (жирный
алкоголик, ненавидевший свою работу и вымещавший злость на заключенных) только
что вырубил на ночь освещение.
Около десяти вечера через вентиляционную решетку в камеру
донесся разговор. Первый голос заключенный № 37 узнал сразу же —
агрессивный визг тюремного надзирателя, взбешенного чьим-то поздним визитом.
— Да, да, вы ехали издалека, понимаю, — говорил
надзиратель, — но первый месяц заключенным нельзя ни с кем видеться.
Таковы правила. Никаких исключений.
Ему в ответ прозвучал тихий и вежливый голос, насквозь
пропитанный болью:
— Мой сын в безопасности?
— Он наркоман.
— С ним хорошо обращаются?
— Нормально, — буркнул надзиратель. — Тут вам
не гостиница.
Посетитель замолчал.
— Госдепартамент США потребует экстрадиции.
— Да, да, они всегда требуют. Обычная процедура, на
оформление бумаг уйдет пара недель… может, месяц. Смотря по обстоятельствам.
— Каким же?
— Ну… — протянул надзиратель, — у нас
нехватка кадров. — Он помолчал. — Конечно, порой заинтересованные
лица вроде вас делают щедрые взносы… чтобы ускорить процедуру.
Посетитель не ответил.
— Мистер Соломон, — продолжил надзиратель, понизив
голос, — мы всегда рады пойти на уступки такому человеку, как вы. У меня
есть связи в правительстве. Если мы поладим, ваш сын будет на свободе… хоть
завтра! На него даже в Штатах дела не заведут.
Ответ последовал незамедлительно:
— Даже если бы ваше предложение было законным, я не
хочу, чтобы мой сын думал, будто деньги решают все проблемы. За любой проступок
наступает ответственность — тем более за такой серьезный.
— Вы оставите его здесь?
— Я хочу с ним поговорить. Прямо сейчас.
— Как я уже сказал, у нас есть правила. Вам нельзя
увидеть сына… конечно, если вы не готовы обсудить возможность его немедленного
освобождения.
На несколько секунд между ними воцарилась холодная тишина.
— Вам позвонят из госдепартамента. Позаботьтесь, чтобы
Закари не причинили вреда. Через неделю он полетит домой. Спокойной ночи.
Дверь захлопнулась.
Заключенный № 37 не поверил своим ушам.
«Какой отец бросит сына в такой дыре, чтобы преподать ему
урок?!»
Питер Соломон даже отказался уничтожить материалы дела.
Ночью, ворочаясь без сна на узкой койке, заключенный
№ 37 понял, как выйти из тюрьмы. Если арестанта отделяют от свободы только
деньги, то заключенный № 37 фактически свободен. Питер Соломон не пожелал
расстаться с кругленькой суммой, но любой, кто читал бульварную прессу, знал: у
его сына Закари тоже денег куры не клюют. На следующий день заключенный № 37
потолковал с надзирателем и предложил ему изобретательный, дерзкий план,
позволявший им обоим добиться желаемого.
— Чтобы все сработало, Закари Соломон должен
умереть, — сказал заключенный № 37. — И тогда мы оба сможем
исчезнуть. Поезжайте в Грецию — вам больше не придется гнить в этой дыре.
Хорошенько все обсудив, они пожали друг другу руки.
«Скоро Закари Соломона не станет», — подумал
заключенный № 37 и улыбнулся: все складывалось как нельзя лучше.
Два дня спустя госдепартамент сообщил семье Соломонов
страшную весть и передал снимки из тюрьмы: жестоко избитый Закари свернулся в
клубок на полу камеры. Голову ему размозжили стальным прутом, тело изуродовали
до неузнаваемости. Видимо, его пытали, а потом убили. Главным подозреваемым был
тюремный надзиратель, который бесследно исчез, прихватив с собой деньги убитого
юноши. Закари подписал договор, согласно которому перевел все свое немалое
состояние на чей-то банковский счет — деньги с него тут же сняли. Узнать, куда
они подевались, было нельзя.
